Звезда и шар

Больше всего на свете Гагарин любил быструю езду. Eще мальчишкой он частенько забирался на холм за деревней, волоча за собой старенький трофейный велосипед. С холма была видна даль. Тому, кто не знает, что это, объяснять бесполезно.

Пыльная грунтовка начиналась полого. Он не крутил педали. Велосипед медленно разгонялся, ритмично поскрипывая, как колодезный ворот. У горбатого холма был свой собственный горизонт, изламывающий грунтовку надвое. Сразу за изломом, как с орлиного полета, открывалась даль.

Становилось видно подножие холма, где от колодца начиналось парящее жнивье с мириадами вьющихся мошек. За жнивьем, сквозь редкие сосенки разделительной полосы проблескивала на солнце река, извиваясь уползавшая в лес, уже полурастворенный в полуденном мареве. Дальше виднелись голубовато-изумрудные призрачные стога, за которыми уже ничего нельзя было рассмотреть.

Там был просто простор, бескрайняя, безудержная ширь, от которой невозможно было оторвать глаз, которая манила, дурманила и тянула к себе неудержимо. Велосипед резко прибавлял скорость, шины шипели, как змеи, по мелкому гравию, скрип ржавых подшипников сливался в ровное, предстартовое жужжание, сердце бешенно колотилось в груди, в ушах свистело, ветер шевелил короткую прядку у виска.

И вот тогда он выпрямлялся, раскинув руки, разжимал запекшиеся от пыли губы, и на простор вырывалась дикая песня, без слов и мелодии, первозданная, как расстилающаяся впереди даль.

65.

Из бесед

-- Митька, как ты думаешь, бывают дежавю о дежавю?

-- Все бывает, Саша.

Они сидели в кафе, доканчивая кофе по турецки. Одиноко и загадочно мигала на той стороне проспекта неоновая надпись "астроном".

-- А с опережением? Когда ты уже понял, что это дежавю, и вспомнил, что дальше, и оно и происходит?

Мимо запотевшего от кофеварочного комбайна окна плыла толпа. Окруженные переливающимися на просвет голубовато-фиолетовыми ореолами, силуэты людей теряли различия, становились просто тенями, одинаковыми темно-серыми призраками у лодки Харона.

-- Скажи лучше, как дела? Что поделываешь?

-- Строю оборотня-звезду. Задача, похоже, перманентная. Не дается в руки, как синяя птица.

Таинственная надпись напротив мигнула в очередной раз и явила миру заглавную букву "Г", будто занявшуюся мертвенным фиолетовым пламенем от остальных букв, мгновенно разрушив магию звездного неба.

-- А как выживается на воле?

-- Очень буднично и тяжко. Продолжаю неравную борьбу с необходимостью борьбы за существование.

-- Ну и как, успешно?

-- Пока не очень. На стороне врага большой перевес в живой и неживой силе, а также в технике. Кроме того, веду иллюзорную жизнь подпольщика. Хожу на какие-то явочные квартиры, встречаюсь с какими-то людьми, подписываю какие-то письма.

-- Это, должно быть, очень интересно?

-- В общем да, забавно. Но ты знаешь, у меня не иcчезает ощущение, что это все то же самое. Другие лидеры, другие цели. Похоже, что и плохие и хорошие люди действуют по одним и тем же законам. И не по пути мне ни с кем. Постоянно чувствую, что все уже было. Как во сне. Как будто я в петлях времени проезжаю сто раз по тому же самому месту.

-- Не очень внятно.

-- Ты понимаешь, такое чувство, что что бы ни происходило, какое бы дело ни начиналось, всегда раскручивается один и тот же сценарий. Появляются лидеры, которые "организуют и возглавляют". Мы сотни раз видели, как это происходит в науке. Как прорастают деятели. Как все решают связи. Так вот,похоже, это универсально. Видны всегда функционеры. Как тебе нравится такое определение: "Видные представители организации отказников города Ленинграда"?

-- Да, очень похоже на "Передовых доярок совхоза Красная Оглобля". А ты думаешь, в Америке иначе?

-- Знаешь, нет. Просто интересно посмотреть, как это все работает при демократии, каким образом дикие структурируются в условиях цивилизованного окружения. С работой Кирибеевичей мы знакомы очень хорошо. Хочется глянуть на реализацию принципов Калашникова. Купца, конечно, не автоматчика. Экономика, по крайней мере, у них работает исправно.

-- Что-ли, ты все еще веришь в царство справедливости?

-- Пока еще да, хотя уже совсем чуть-чуть. Похоже, что любая социальная структура создается дикими. Настоящим приходится занимать в ней место. А царство справедливости это не там, где все равны или всем равно, а там, -он помолчал, как будто пробуя мысль на вкус, -- где настоящим есть место... Ну да ладно. Расскажи лучше, как дела на переднем крае отечественной науки.

-- А, лучше не спрашивай. Взбрело им поднять тему вращения. Вдруг, ни с того ни с сего, нужда в упрочненных пакетах.

-- Ага, значит пошел полиэтилен на броню.

-- Тебе легко говорить, а мне установку налаживать. Ты же знаешь, она не работала никогда, и не заработает. Если, конечно, Ложакин не стоит у аппарата лично. Знаешь, к нам даже сам министр приезжал. Так вот, Ложакин продержал пузырь двадцать шесть минут, пока министр не удалился. Тот его даже спросил, чего он к аппарату прилип. А Ложакин говорит: "Холодно, руки грею". Понравилось товарищам, посмеялись. Как вышли, пузырь тут же лопнул.