Звезда и шпага

Кутасов пошёл к другим плацам. Дальше лежали, собственно, и не плацы, а самый настоящий редут. С торчащими жерлами орудий. На нём один ударный батальон тренировался брать полевые укрепления, в то время как две неполных роты другого их обороняли. И те, и другие были вооружены увесистыми палками с утолщением на том конце, где должен быть приклад. Ими гренадеры нещадно лупили друг друга, так что над редутом только треск стоял. Здесь фельдшера старались вовсю, вынося покалеченных, вправляя вывихи и накладывая лубки на переломы. Неподалёку от редута сидели вышедшие из боя гренадеры, криками поддерживая дерущихся товарищей. Когда штурмующим удавалось взять редут, что стоило им больших потерь в личном составе, они быстро заклёпывали пушки, помнящие ещё Ливонскую войну и польскую интервенцию. Правда, пару раз бывало так, что заклепать успевали не все орудия, атакующих выбивали из редута. Ну, а после окончательного его падения пушки расклёпывали, побитых и покалеченных выносили, и место сражающихся занимали свежие гренадеры.

Результаты ничуть не порадовали Кутасова. Каждый раз выбить гренадер удавалось с большими потерями, ну а им ни разу не удавалось отстоять редута. Будь на месте одной из сторон гренадеры Суворова, дело решилось куда как быстрее.

Дальше вели огонь бомбардиры, осваивая недавно прибывшие с Урала пушки и ружья Пакла. Тут стоял адский грохот, от которого, похоже, оглохли и люди, и лошади. Команды подавались знаками, а животные уже не дёргались при каждом залпе. На расстоянии от сотни саженей до нескольких вёрст земля вставала на дыбы. В воздух взлетали комья грязи, зелёно-красные манекены, куски габионов, остатки лафетов, колёса и куча прочего военного мусора, в который превращаются вещи после основательного артобстрела. Рядом плевали свинцом ружья Пакла. Стреляла примерно половина из них, остальные либо заклинило, либо их барабаны опустели, которые спешно снаряжали солдаты. У одного в руках оказался недостаточно остывший барабан и первые же патроны, что он принялся в темпе совать внутрь него, с противным шипением загорелись, и не успей нерадивый красноармеец откинуть барабан подальше, многим достались бы пули, вылетевшие из него. На солдата тут же обрушились сослуживцы и в пинки погнали прочь от орудий.

Покачав головой, комбриг Кутасов направился к своему дому. Пешком прошёл он до городских стен, прошёл по улицам со смутно знакомыми коренному москвичу двадцатого века названиями и вошёл в бывший особняк генерал-губернатора Первопрестольной князя Волконского. Рядом с ним всё ещё были видны следы установленной по его приказу батареи. Обычно это веселило комбрига, но не в тот день, как назло погожий, весьма подходящий для войны и для марша.

— Ординарец! — крикнул он. — Карты в мой кабинет!

— Они уже там, — ответил молодой лейтенант, дежурный ординарец. — Товарищ комиссар Омелин приказал их туда подать.

— Ясно, — кивнул Кутасов. — Можешь быть свободен.

— Есть, — козырнул тот.

Комбриг поднялся в большую комнату, раньше бывшую одной из бальных комнат, а теперь в них располагался громадный кабинет. Центр его занимал под стать кабинету стол, сработанный на спецзаказу, на нём он расстилал карты военных действий самых разных масштабов. Сейчас над ними корпел Омелин.

— Как инспекция? — спросил он у комбрига.

— Скверно, — ответит тот. Наедине с комиссаром он мог позволить себе быть честным. — Нам нечего противопоставить Суворову.

— Боевой дух нашей армии на высоком уровне, — сообщил комиссар. — Политотделы работают отлично, культпросвет тоже на уровне.

— Культпросветом и ликбезом Суворова не победить, — отрезал комбриг, — а воевать нам некем. Ни нечем, в плане вооружения и огнеприпасов у нас всё хорошо, в этом мы даже превосходим врага, а именно некем. Мушкеты и пушки решают далеко не всё, выучка и муштра — вот главные, решающие, факторы победы. А они на стороне Суворова и его чудо-богатырей.

— Так что, товарищ комбриг, нам оружие сложить и сдаться?! — вспылил Омелин. — А может самим себе ноздри вырвать, плетей выдать и в Сибирь пешком отправиться. Пугачёву же голову срубить и в Питер выслать.

— Не перегибай палку, комиссар, — хлопнул ладонью по столу и сжал в кулаке карты Кутасов. — Мы в это ввязались и нам дороги назад нет. Ни в Сибирь, ни куда бы то ни было. Нам надо воевать здесь и сейчас.

— Тогда я тебя понять не могу, товарищ комбриг, — покачал головой Омелин. — То говоришь, что воевать надо, а до того, что воевать некем.

— Надо, — подтвердил комбриг, — но некем. Число на стороне Суворова, умение тоже, значит, придётся переигрывать его здесь. — Он постучал по карте. — В штабе.

— Хочешь победить военный гений Суворова? — удивился комиссар.

— А что нам остаётся, товарищ комиссар? — пожал плечами комбриг. — Только плеть, рваные ноздри и Сибирь, а, скорее всего, топор или петля. Будем переигрывать в штабах. И эта обязанность ложится на нас, военного опыта у нас меньше, практического, а вот теоретического — больше. И это, комиссар, наш главный козырь, из которого надо выжать всё, что сможем. Что докладывает разведка?