Звезда и шпага

Это диссонансом звучали среди революционных песен песни казачьи. Кутасову сразу вспомнился кинофильм «Чапаев», который он смотрел в кинематографе года за два до отправки в прошлое. Теперь это время вспоминалось бывшему комбригу, а теперь главнокомандующему всей пугачёвской армией, казалась чем-то вроде сладкого сна. Где они теперь эти кинематографы, где автомобили с электрическими трамваями, то же метро имени Кагановича? Как будто и не было ничего этого, а только грязь, кровь, война, нетопленные избы с забитыми крестьянами, боязливо косящимися на «большого пугачёвского командира». Они боялись и пугачёвцев, и добровольцев, и регулярные войска, и один Бог ведает чего ещё. На самом деле, представлялось Кутасову, русский мужик за те двести лет, что прошли с сего века до столетия двадцатого, почти не изменился. Ещё будучи помкомполка, Кутасов под началом командарма Тухачевского участвовал в подавлении Антоновского мятежа и насмотрелся на Тамбовской губернии. Те же тяжкие взгляды, заросшие бородами по самые глаза лица и топоры, заткнутые за пояса. И непонятно, против кого они их в ход пустят — антоновца череп под стальным обухом затрещит или же солдатский. Ведь не раз, не два видал он раскроенные теми топорами головы.

В этот раз, конечно, мужичьё на их стороне, слишком уж измордовали их сволочные помещики, однако они любую власть склонны принимать, что называется, в штыки. А в случае победы, Пугачёв станет именно этой властью, будут и хлебные налоги, а, скорее всего, даже продразвёрстка, будут рекрутские наборы, до всеобщего призыва Россия ещё не дожила, будет много всего, что делает власть столь ненавистной народу. Мужикам ведь не объяснишь, что тяжёлые времена требуют мер чрезвычайных, а значит, новая Тамбовская Вандея не за горами. Хотя рано он задумался о будущем, до него ведь дожить ещё надо.

— Да уж, вот так местечко для решающей баталии, — изрёк Кутасов, оглядывая в очередной раз в бинокль поле грядущего боя с крыши провиантской фуры. — Хуже не придумаешь.

— Вы б слезли с фуры, товарищ командующий, — обратился к нему комбриг Кондратий Балабуха. — Мы по вашему приказу вагенбурги строим, а фура эта тут ни к селу, ни к городу.

— Ни под узду, ни в Красную армию, — мрачно сказал Кутасов, ловко спрыгивая с фуры. — Как идёт подготовка, комбриг?

— Хорошо идёт, товарищ командующий, — ответил Балабуха, — бодро. Вот только не понимают люди, отчего обоз не в тылу нашем, а на флангах?

— Ты, комбриг, в Москве на курсах комсостава историю изучал, верно? — спросил у него Кутасов. — Про борцов с церковно-помещичьим засильем в средневековой Чехии, гуситов, помнишь?

— Ну да, — кивнул Балабуха, — доводили до нас. Про то, как они угнетённое крестьянство ослобоняли, как католические церквы жгли. Вот. Ну, там про Яна Гуса, Жижку знаю, полководцев ихних. Вот.

— А про стратегию их не помнишь, значит, — сказал Кутасов. — Так я напомню. Они строили её на использовании боевых повозок, ставя их вагенбургом, как раз для обороны флангов, тылов и фронта от атак тяжёлой рыцарской кавалерии. В нашем случае, когда тяжёлой кавалерии нет уже, то оборонять надо более фланги. Укроем обозных коней внутри вагенбурга, насыплем бруствер, поставим там по батарее двенадцатифунтовых орудий. И никакая сволочь их не возьмёт, разве что великой кровью. Ведь гуситы тоже были не профессиональными военными, а противостояли им опытные, злые и жестокие рыцари и гемайны с кнехтами, прошедшие множество войн, ограбившие сотни городов и сжегшие тысячи деревень.

— Сдаётся мне, товарищ командующий, — только и сказал на это Балабуха, — что тем гуситам, пролетарьяту средневековому куда сложней нашего приходилось. Знать, и мы должны сдюжить противу силы вражьей.

— Должны, Кондратий, — кивнул Кутасов, — иначе, рваные ноздри, плети да сибирские каторги всем нам, а, скорее, петля да топор.

Шли дни, наполненные работой, солдаты и унтера рыли траншеи, ставили рогатки, для ограждения от кавалерии. Насыпали брустверы, куда вкатывали пушки, укрепляя их габионами, которые должны были предохранить от огня враждебной артиллерии. Внутри двух вагенбургов, установили пушки поменьше калибром, какие имели обыкновение в артиллерии конной, но то в екатерининских войсках, а у пугачёвцев таковой не имелось, а также ружья Пакла на треногах. Теперь их бронзовые трубы торчали над крышами фур, чтобы удобнее было вести огонь с самым широким сектором обстрела. И постепенно вырастал настоящий ретраншемент, крепость, готовая принять удар превосходящих сил противника.

— Отличный ретраншемент, — сообщил всем комиссар Омелин, — просто великолепный.

Он ходил по верху вала, насыпанного из мёрзлой земли пополам со снегом, они отчаянно скрипели под его сапогами. Морозы последние дни стояли зверские, деревья дальних рощ, откуда солдаты таскали лесины на рогатки и укрепление брустверов, трещали, стволы их лопались, а ветви становились ломкими, что твоя солома.