Звезда и шпага

— И нынче пришло время сего червя раздавить каблуком стальным наших сапог, растоптать подкованными копытами наших коней! Предатели и бунтовщики ударили в самое сердце нашей империи, в тот час, когда над нею занесены шведские мечи и турецкие ятаганы. Многие из вас помнят, как воспрянули османлисы, мамелюки с янычарами, когда наши друзья верные французы с бриттами да пруссаки с цесарцами, донесли до них весть о поражениях, нанесённых нам пугачёвцами. Как кричали они нам: «Возвращайтесь домой, московы! Ваш царь вернулся, будет кралицу вашу вешать и вас заодно, что его предали!». Сколько крови русской пролилось за Дунаем, в землях Порты, оттого, что турок воспрянул и с новыми силами ударил по нам. И никто, кроме бунтовщиков, что в ретраншементе засели, в том неповинен.

— Раздавим их, ваше превосходительство! — гаркнул какой-то седоусый гренадер. — Как гадюк поганых раздавим!

— Вот ступайте и раздавите! — ответил Суворов. — Авангард, офензива!

Грянули разом барабаны, ударили «марш колонной в атаку» и полки авангарда, составленные из двух наших, добровольческих, и трёх суворовских, стройными шеренгами двинулись на ретраншемент. Снова загрохотали пушки, почти одновременно с обеих сторон, пороховая и уксусная вонь усилилась. Ядра прочертили морозный воздух, врезались в снег с большим недалётом, вздыбив чёрно-белые волны. Всё же скверные канониры у врага, даже мне, кавалеристу, было это понятно. А вот наши били куда лучше, правда цель их была неподвижной, они успели хорошо пристреляться, и теперь клали одно ядро за другим в ретраншемент.

Увлекшись наблюдением за работой нашей артиллерии, я и не заметил, как к Михельсону подъехал Суворов, уступающий дорогу чётко шагающей инфантерии.

— Иван Иваныч, — обратился он к Михельсону, — вы, помнится, некую слабость к вагенбургам питаете, не так ли? — Наш командир почёл за лучшее не отвечать на этот издевательский вопрос и генерал-поручик продолжил: — И ружья Пукла вам полюбились? — Михельсон принялся медленно снимать с левой руки перчатку. — Ну, будет, будет, Иван Иваныч, с вами не в Питесрбурхе, на Невской першпективе, а на войне. Тут не сатисфакциев нам. А коли оскорбил вас чем, так извольте простить дурака окаянного. — Премьер-майор даже оторопел от такого обращения. Со времён Барской кампании все мы отвыкли от манер Александра Васильевича, которые легче всего было охарактеризовать словом «эксцентричный». — Так вот, вам, премьер-майор, нынче вагенбург атаковать. Ружья Пукла развёрнуты боком, и ежели с фланга зайти так вам и вовсе не опасны. Вот вы и ударьте по вагенбургу вражьему. Обстреляйте его из ваших отличных карабинов, что в цейхгаузах пугачёвских взяли во Ржеве. Старайтесь обслугу ружей чёртовых выбить как можно изрядней. Очень уж наслышан я о тех ружьях, что инфантерию из них бить вроде бы англы горазды, да и они вооружать им армию не стали. И нам тут такого никак не надобно.

— Я вас понял, господин генерал-поручик, — кивнул Михельсон и обернулся к нам: — Драгуны! Шагом! Вперёд! — И снова Суворову. — Вы бы посторонились, ваше превосходительство, мои драгуны плотным строем идут. Сбить можем, снова грудь расшибёте!

Генерал-поручик никак не среагировал на эту дерзость, а лишь направил коня к штабу армии, махнув нам на прощание рукой.

— Заходим по дуге! — отдавал команды уже на скаку Михельсон. — Огонь шеренгами!

Мы поскакали, сначала шагом, потом перешли на рысь и ускорили её, но в галоп не переходили. Эскадрон за эскадроном налетали на вагенбург, шеренгами давали залпы из карабинов и мчались в сторону, уступая место следующим. Пули частым градом ударили в стенки вагенбурга, будто горох, их было отлично слышно, даже сквозь топот копыт, приглушённый снегом. Мы сильно опередили марширующую пехоту, которая не прошла ещё половины дороги до ретраншемента. Пули выбивали щепу из тележных стенок, лишь изредка с мокрым чавканьем, которое я скорее додумывал, потому что слышать никак не мог, врезались в тела пугачёвцев. По серым шинелям растекались чёрные пятна крови.

Враг пытался перенаправить на нас отливающие медью стволы ружей Пакла, но сделать это ему не удалось — слишком плотно борт к борту стояли фуры, а сами орудия были развёрнуты так, чтобы бить во фланг наступающей пехоте. Лишь два из них, стоящие на углу вагенбурга, открыли огонь по нам. Они отчаянно плевались пулями, но без особого толку, ибо ни точности, ни плотности огня обеспечить не могли. После второй или третьей атаки полка, пугачёвцы установили на внутреннем валу несколько гаубиц, стреляющих через стенки вагенбурга. Били они тоже совершенно неточно, лишь раз им удалось весьма удачно — и неудачно для нас — положить ядро в наш строй. Оно выбило из сёдел двоих драгун, одному начисто снесло голову, а второму проломило грудь и покатилось дальше, ломая коням ноги.

— Господин поручик! — закричал спустя несколько наших наскоков какой-то прапорщик из взвода поручика Стукова. — Нам с тылу сигналят!