Звезда и шпага

Стуков тут же доложил об этом Михельсону. Тот обернулся, как многие из полка, те, кто не был занят атакой на вагенбург, а скакал «круг почёта» для нового наскока. Нам сигналили, что враг заходит с правого фланга. Видимо, враг выпустил против нас свою кавалерию, чтобы остановить наши атаки на вагенбург. И, похоже, именно этого и добивался Суворов, отправляя нас.

— Холод! Коренин! Ирашин! — скомандовал Михельсон. — На кавалерию врага! Вперёд!

— Эскадрон, за мной! — три голоса наших слились в один.

Мы вырвались из «круга почёта» и помчались на врага, драгуны быстро вешали за спину карабины, выхватывая палаши. Дугой обскакав вагенбург, мы помчались навстречу вражеским всадникам, выехавшим из-за рогаток ретраншемента. Судя по отсутствию бород, это были рабочие драгуны, но числом не менее полка. Не чета, в общем, нашим трём эскадронам. Вот только, если бы они ударили во фланг и тыл, нам пришлось бы очень туго.

— Галопом! — снова сливаются наши голоса и команды.

— В палаши! — кричит капитан Холод.

— Бей их! — вторит Коренин.

— Руби в сечку! — поддерживаю я.

Встречный бой. Самое страшное в кавалерийском деле. Мы грудью в грудь сшибаемся с пугачёвцами, звенят палаши, дико кричат люди и кони. Я кулаком выбиваю из седла вражеского драгуна, которого палашом добивает Обейко. Сам он тут же едва успевает уклониться от вражеского удара и отвечает выпадом в голову. Тяжёлый клинок легко разрубает картуз и макушку бунтовщика — и тот, заливаясь кровью, валится наземь. Я рублю направо и налево, даже не особенно замечая куда, лишь бы по своим не попасть. Секундная схватка с каким-нибудь драгуном, обмен парой ударов и либо он падает, либо нас разносит стремительное течение схватки. Мелькают окровавленные клинки, перекошенные лица, серые шинели и белые мундиры, треуголки и картузы. А я рубил направо и налево, перчатка и правый рукав пропитываются кровью, про пистолет я даже не вспоминал, будто не было его вовсе.

Не знаю, сколько времени прошло, пока мы не опрокинули пугачёвских драгун. Самохинские дети обратились в бегство, и им, как не странно, открыли проход между рогаток. Лишь когда вслед за ними в мнимый прорыв устремились самые горячие из нас, я понял, что это ловкая ловушка. Вполне в стиле нашего врага.

— Эскадрон, назад! — кричу я, вскидывая над головой палаш, с клинка его через разорванную крагу перчатки стекает неприятно холодная кровь. — Назад, я сказал!

Драгуны осаживают коней перед самым проходом в рогатках. Мы разворачиваем коней и тремя эскадронами устремляемся прочь, а за нашими спинами смыкаются рогатки. А те горячие всадники, что уже ворвались в ретраншемент, оказались заперты в нём. Они крутились, рубили направо и налево, отбиваясь от наседающих со всех сторон пугачёвцев. Судьба их было крайне незавидна. Надеюсь, что всем посчастливится умереть в бою, и ни один не попадёт в плен.

Когда мы отъехали шагов на полтораста, в спину нам ударил слитный залп. Значит, покончили уже с нашими товарищами. Сволочи. Пули, однако, не нанесли нам особого ущерба, слишком далеко мы успели ускакать.

— Отступаем на позиции! — приказал полку Михельсон, как только мы вернулись к нему.

И правда, пора было дать лошадям отдохнуть, они уже спотыкались от усталости.

— Молодцы! — снова подскакал к нам Суворов. — Орлы! Лихо вы им задали! Теперь не сунутся больше из ретраншемента!

— Ваше превосходительство, — обратился к нему я, потому что и Холод и Коренин молчали, — враг на нас засаду задумал устроить. Им удалось запереть внутри ретраншемента десятерых драгун…

— Ясно, — коротко кивнул Суворов, перебив меня, не дав закончить фразу. — Враг наш ловок, да только всадник его худ. Пущай потомятся его драгуны в ретраншементе. — Он обернулся к Михельсону. — Иван Иваныч, выдели мне этого поручика в штаб для связи с тобой. Не могу ж я кажен раз к тебе сам скакать.

— Поручик Ирашин, — тут же приказал мне Михельсон, — ступайте в штаб.

— Вас понял, — ответил я. — Обейко, остаётесь за меня.

И я помчался вслед за генерал-поручиком к небольшой возвышенности, на которой располагался штаб армии.

Комиссар Омелин спустился с вала, где инспектировал вместо Кутасова восстановительные работы по фронту ретраншемента. Он осматривал как солдаты, вместе с нестроевыми подновляют рогатки, забивают дыры в бортах фур, набивают мёрзлой землёй габионы. Работой он остался, в общем, доволен, равно как и моральным духом армии. Собранные им на вечерней зорьке комиссары и политруки сразу по окончании совещания принялись доводить до солдат и командиров мысль, что раз враг не сунулся в атаку в первый день, значит, он в своих силах неуверен, и потому победа будет за нами. Это отлично сработало, и теперь солдаты перебрасывались шуточками на эту тему, как обычно, по-солдатски непритязательными и почти всегда непристойными.