Увы, вторая репетиция тоже оказалась не слишком удачной. Одетт сбивалась, играя давным-давно знакомые композиции, путала тональности, забывала репризы. Приходилось переигрывать одно и то же по нескольку раз.
Звезда искала виноватых. Плохое освещение.
– На сцене темно, я ни одной ноты не могу разобрать.
Подлая цифра.
– «Спенсер» барахлит. Искажает звук.
Подколодный табурет.
– Он снова не той высоты. Вчера было лучше. Кто баловался с моим табуретом?
И, конечно, акустика, проклятая акустика.
– Так гудит, что я саму себя не слышу.
Невзначай проскользнуло и самообвинение.
– Не говорите, будто это я состарилась.
К сожалению, да. Состарилась. Но если спектакль провалится, разве это оправдание?
На мгновение милость богов снизошла на них. Репетиция тянулась и тянулась, казалось, хуже и быть не могло, но тут нежданно-негаданно пожаловала Ее Величество Великая Одетт. Заезженные мотивы ожили, заискрились, к пальцам вернулась виртуозная техника, неудержимый порыв воодушевления захлестнул всех. Звезда поверила в собственные силы, вскочила, заиграла вовсю, запела в полный голос. Вот она, аура. Все ее почувствовали, все ей покорились. Постановщик в восторге, помощник режиссера тоже, а с ними и звукорежиссер, и ассистенты, и прочие – вся труппа. Старость, пристрастия, стиль, вкус – какие глупости! Одетт – Звезда! Эта истина очевидна для всех, ее ауру нельзя не почувствовать.
Вдохновение коснулось их и исчезло, волшебство выветрилось, марионетки сплясали и упали. Старушка съежилась, потускнела, из-под ее пальцев опять полилась мутная водица. Сцена Театра померкла.
Куда подевалась чарующая всепобеждающая аура?
После перерыва Одетт поделилась своей идеей, сообщила, как, по ее мнению, должно начаться представление:
– Занавес еще не поднят, я играю за кулисами вальс.
Какой уж там «саспенс», о чем ты говоришь! Все это сыграно-переиграно, жевано-пережевано…
Тем не менее постановщик дал Одетт высказаться. На сцене он не вступал с артистами в пререкания, взял себе за правило слушать, не перебивая. На репетициях споры ни к чему, разговоры не помогут сыграть, философские диспуты неуместны. В Театре истину ищут не в словопрениях. Она рождается из спонтанных эмоций, непосредственных чувств. Постановщик добивался во время репетиций живой реакции. Верного движения, ощущения, удачной импровизации, позы, жеста, сопереживания, отклика, «химии» между исполнителями. Вот в чем смысл театрального опыта, который накапливается общими усилиями. Обсудить его можно будет потом. Нельзя заранее знать верное решение, его подскажет практика Театра. У Одетт возникла «идея» (это слово он всегда насмешливо ставил в кавычки)? Она хочет поставить мизансцену? Отлично! Пусть сыграет свою «идею»!
– Одетт, мы исполним это прямо сейчас. Согласна? Давай, выходи на сцену, как ты сказала, попробуй.
Нужно же с чего-то начать.
Занавес опущен, Одетт сыграла за кулисами:
– Нет, я задумывала иначе.
Звезда решила, что сбилась случайно, однако «идея» никуда не годится, если ее нет в кончиках пальцев. Одетт заспешила обратно, чтобы выйти из-за кулис еще раз. Аккордеон перевесил, она едва не упала. Вот конкретное возражение: Одетт тяжело играть на ходу.
– Может, я сыграю вступление сидя? Так будет лучше. Звуки вальса, занавес поднимается, я уже на сцене.