Читаем Звезда и старуха полностью

Увы, вторая репетиция тоже оказалась не слишком удачной. Одетт сбивалась, играя давным-давно знакомые композиции, путала тональности, забывала репризы. Приходилось переигрывать одно и то же по нескольку раз.

Звезда искала виноватых. Плохое освещение.

– На сцене темно, я ни одной ноты не могу разобрать.

Подлая цифра.

– «Спенсер» барахлит. Искажает звук.

Подколодный табурет.

– Он снова не той высоты. Вчера было лучше. Кто баловался с моим табуретом?

И, конечно, акустика, проклятая акустика.

– Так гудит, что я саму себя не слышу.

Невзначай проскользнуло и самообвинение.

– Не говорите, будто это я состарилась.

К сожалению, да. Состарилась. Но если спектакль провалится, разве это оправдание?


На мгновение милость богов снизошла на них. Репетиция тянулась и тянулась, казалось, хуже и быть не могло, но тут нежданно-негаданно пожаловала Ее Величество Великая Одетт. Заезженные мотивы ожили, заискрились, к пальцам вернулась виртуозная техника, неудержимый порыв воодушевления захлестнул всех. Звезда поверила в собственные силы, вскочила, заиграла вовсю, запела в полный голос. Вот она, аура. Все ее почувствовали, все ей покорились. Постановщик в восторге, помощник режиссера тоже, а с ними и звукорежиссер, и ассистенты, и прочие – вся труппа. Старость, пристрастия, стиль, вкус – какие глупости! Одетт – Звезда! Эта истина очевидна для всех, ее ауру нельзя не почувствовать.

Вдохновение коснулось их и исчезло, волшебство выветрилось, марионетки сплясали и упали. Старушка съежилась, потускнела, из-под ее пальцев опять полилась мутная водица. Сцена Театра померкла.

Куда подевалась чарующая всепобеждающая аура?

* * *

После перерыва Одетт поделилась своей идеей, сообщила, как, по ее мнению, должно начаться представление:

– Занавес еще не поднят, я играю за кулисами вальс. Соль, ми, до, ля. Меня не видно. Соль, ми, до, ля. Это вступление, я окликаю, приветствую публику. Она ждет меня, но видит только занавес и слышит вальс. Он затихает на миг. Затем я играю снова: Соль, ми, до, ля… Реприза, развитие темы, я выхожу на сцену, продолжая играть. Соль, ми, до, ля. За мной следует луч прожектора. Соль, ми, до… Соль, ми, до… Соль, ми, до… И вот я вышла на середину, аккордеон смолкает, нота «соль» повисла запятой, никто не знает, что будет дальше, напряженное ожидание, саспенс. Я с решительным видом разворачиваюсь к публике, играю несколько вопросительных вариаций, напряжение растет, они по-прежнему гадают, недоумевают… Крещендо! И обрыв мелодии, я подхожу к самому краю в полнейшей тишине, смотрю им прямо в глаза, напряжение достигает апогея… Я успокаиваю их, возобновляя вальс: Соль, ми, до, ля… Буря аплодисментов, они покорены. Мы победили с самого начала. Дальше я сыграю мой обычный репертуар, пару классических произведений для разнообразия, и успех нам обеспечен!

Какой уж там «саспенс», о чем ты говоришь! Все это сыграно-переиграно, жевано-пережевано…

Тем не менее постановщик дал Одетт высказаться. На сцене он не вступал с артистами в пререкания, взял себе за правило слушать, не перебивая. На репетициях споры ни к чему, разговоры не помогут сыграть, философские диспуты неуместны. В Театре истину ищут не в словопрениях. Она рождается из спонтанных эмоций, непосредственных чувств. Постановщик добивался во время репетиций живой реакции. Верного движения, ощущения, удачной импровизации, позы, жеста, сопереживания, отклика, «химии» между исполнителями. Вот в чем смысл театрального опыта, который накапливается общими усилиями. Обсудить его можно будет потом. Нельзя заранее знать верное решение, его подскажет практика Театра. У Одетт возникла «идея» (это слово он всегда насмешливо ставил в кавычки)? Она хочет поставить мизансцену? Отлично! Пусть сыграет свою «идею»!

– Одетт, мы исполним это прямо сейчас. Согласна? Давай, выходи на сцену, как ты сказала, попробуй.

Нужно же с чего-то начать.


Занавес опущен, Одетт сыграла за кулисами: Соль, ми, до, ля. Ее не видно. Соль, ми, до, ля. Затем появилась на сцене, сделала три шага согласно собственному сценарию, а дальше следовать ему не смогла. Вместо обещанных вариаций-импровизаций, вызывающих «саспенс», ее пальцы упрямо играли все тот же простенький вальс. Одетт остановилась:

– Нет, я задумывала иначе.

Звезда решила, что сбилась случайно, однако «идея» никуда не годится, если ее нет в кончиках пальцев. Одетт заспешила обратно, чтобы выйти из-за кулис еще раз. Аккордеон перевесил, она едва не упала. Вот конкретное возражение: Одетт тяжело играть на ходу.

– Может, я сыграю вступление сидя? Так будет лучше. Звуки вальса, занавес поднимается, я уже на сцене.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Север и Юг
Север и Юг

Выросшая в зажиточной семье Маргарет вела комфортную жизнь привилегированного класса. Но когда ее отец перевез семью на север, ей пришлось приспосабливаться к жизни в Милтоне — городе, переживающем промышленную революцию.Маргарет ненавидит новых «хозяев жизни», а владелец хлопковой фабрики Джон Торнтон становится для нее настоящим олицетворением зла. Маргарет дает понять этому «вульгарному выскочке», что ему лучше держаться от нее на расстоянии. Джона же неудержимо влечет к Маргарет, да и она со временем чувствует все возрастающую симпатию к нему…Роман официально в России никогда не переводился и не издавался. Этот перевод выполнен переводчиком Валентиной Григорьевой, редакторами Helmi Saari (Елена Первушина) и mieleом и представлен на сайте A'propos… (http://www.apropospage.ru/).

Софья Валерьевна Ролдугина , Элизабет Гаскелл

Драматургия / Проза / Классическая проза / Славянское фэнтези / Зарубежная драматургия