Звезда и старуха

В номере звезды его сразу ошеломил отвратительный булькающий мотив:

Ми ре ми ре ми си ре до ля, до ми ля си, ми соль си до…

Неужели Одетт привезла с собой из Парижа дрянные поющие завитушки? С ним чуть инфаркт не случился. Скорее, нужно нажать на мембрану, выключить. Старушка обиделась:

– Это же мой талисман!

Пришлось извиниться и включить «К Элизе» по новой – тьфу, мерзость!

Ми ре ми ре ми си ре до ля, до ми ля си, ми соль си до…

Он виноват, спору нет.

Постановщик все равно попытался пригласить Одетт к Мишлин:

– Хозяйка бистро «На рейде» хотела бы получить твой автограф. Ты ведь не откажешь ей, правда? Пойдем, тут недалеко.

Одетт отказала. Вежливо, сославшись на усталость. Впрочем, нет, невежливо, заявив, что ей некогда слоняться по Дуарнене и рассиживаться в бистро. «До твоих величеств мне нет дела», – закончил про себя ее мысль постановщик. Она между тем продолжала:

– Мне плевать на профсоюзные нормы, на их жалкие 35 рабочих часов в неделю! Я работаю дни напролет, без отдыха, без выходных!

Походя отвесила пощечину социалистам, пощечину звукорежиссеру, пощечину постановщику, который сидит по воскресеньям в кафе. Да она в открытую издевается! Или у него опять паранойя? Неважно, какая разница!

ОК, ухожу-ухожу. Он направился к двери. Нет, останься, я не договорила, мне нужно кое-что с тобой обсудить. Одетт его окликнула. Он вернулся. Она указала на край постели: садись! Постановщик неохотно послушался, присел, готовый в любую минуту сорваться и убежать. Знал, что ему не понравится то, что она сейчас скажет.

Началась нравоучительная доверительная беседа:

– Мой мальчик, – когда старушка восьмидесяти лет назвала постановщика шестидесяти лет «мой мальчик», он почувствовал ужасное раздражение: во-первых, он давно не мальчик, а во-вторых, с чего это она его присвоила? – Мой мальчик, когда я выбрала тебя…

«Это не ты меня выбрала», – сварливо проворчал про себя постановщик.

– Мне сказали, ты заслуживаешь полнейшего доверия. После нашего спектакля о тебе будут говорить: «Он работал с Одетт», – моя слава ляжет на твои плечи…

«Мертвым грузом она ляжет, камнем, двумя булыжниками: Одетт и провал спектакля. Надо мной все смеяться будут, пальцами тыкать. Недавно директор Театра сказал, что у него в голове не укладывается, зачем мне понадобилось взваливать на себя такую ношу, то есть приглашать тебя!»

– Будь осторожен, мальчик, моя слава – нелегкий груз. Она бросит причудливую двусмысленную тень на твою репутацию постановщика…

«Вот и я о том же».

– Прежде ты ставил оперы Моцарта, Россини, Булёза[82] – своих любимых композиторов – и вдруг после них согласился работать со мной? Странный выбор! Заметь, я назвала Булёза, но, может быть, это были другие современные композиторы, я не помню имен, мне на них плевать, все они унылые зануды…

«А ты уверена, дорогая Одетт, что твоя хваленая программа не занудна и не скучна?»

– Будь осторожен, мальчик, я не безымянна, я известна. Имя «Одетт» оставит пятно. Камнем, булыжником утянет тебя на дно. Многие скажут, что ты сбился с пути, вывалялся в грязи, угодил в канаву. Не спорь, я знаю, что думают обо мне в твоей среде, там эстрада считается пошлостью и бесчестьем…

«Но я-то считаю иначе, и верное тому доказательство…»

– Не возражай, я пока не выжила из ума и знаю, что ты еще вернешься к своей классике и авангарду. Что поделаешь, ты это любишь, ты этим живешь. Но сейчас мы работаем вместе, и я хочу сказать тебе одну важную вещь: мой спектакль ты поставишь по законам эстрады, безо всяких мудреных штучек! Из Одетт авангард не слепишь. Тут звезда решает – не постановщик.

Коротко и ясно. Primo[83]: ты не автор, не режиссер, ты просто-напросто постановщик! Deuxio[84]: вращайся вокруг, опекай меня, обслуживай, другого тебе не дано.

Окончив проповедь, Одетт надела наушники, подключила походный «спенсер» в гнездо с буквой «S» и заиграла беззвучно, сосредоточенно, увлеченно, будто никакого постановщика не было в номере.

Уходя, он слышал глумливую броскую поющую гирлянду:

Ми ре ми ре ми си ре до ля, до ми ля си, ми соль си до…

Постановщик вернулся в бистро «На рейде». Передал Мишлин весь разговор, пожаловался, как звезда его звезданула. Ничего не утаил: то она не выжила из ума, то выжила, и вдобавок ослепла и очерствела…

– Она все равно великая, – назидательным тоном, вторя Одетт, изрекла Мишлин.

Мишлин – истина в последней инстанции, кто бы сомневался!

За 4 дня до премьеры