Звезда и старуха

В воскресенье не было репетиции, значит, в понедельник не будет звука. Новый закон природы. Сутки никто не притрагивался к микшерному пульту, однако все нарушено, расстроено, гул, резонансы, уши вянут, мы опять ничего не слышим и не понимаем. Настраиваем, перенастраиваем, расстраиваемся сами, расстраиваем других, психоз паразитирует на акустике, создает помехи, уничтожает лад между людьми. Бесконечные повторы, рецидивы, обострения, громче, еще громче, нет, все заново, мы на грани нервного срыва.

Не только финансовые круги нуждаются во взаимном доверии.

С грехом пополам баланс найден, калибровка завершена, Одетт принялась за старый репертуар и давай все путать – тональности, репризы, ноты, – фальшивить, спотыкаться на каждом шагу.

Репетиция псу под хвост, настроение ни к черту, ужасно!

Постановщик объявил перерыв. Одетт догадалась почему. Стала сопротивляться:

– Нет, продолжим, сейчас все наладится.

Он настаивал: хватит!

Осветитель обесточил зал. Прожекторы погасли, звук умолк, только безжалостная неоновая подсветка осталась. Лица стали зеленоватыми, мертвенно-бледными. Лицо Одетт в особенности.

Он проводил ее до гримерной.

– Одетт, нужно отменить спектакль.

– Одетт никогда не отменяла выступлений и теперь не отменит!

Постановщик спорил, горячился, приводил разумные доводы, как будто логика могла помочь… Одетт запаниковала. Накануне она сама проявила беспощадную несокрушимую жесткость, а теперь сникла, раскисла.

– Одетт, тебе же лучше, разойдемся вовремя полюбовно.

Он пытался уговорить ее, убедить, а она в ответ умоляла его, бесконечно твердила будто заговор, будто молитву:

– Отменишь – убьешь меня, отменишь – убьешь меня…

Иногда человек впадает в транс из детского каприза.

Прошло немало времени, а уговоры так ни к чему и не привели.

Одетт сидела, напряженно выпрямившись. Она застыла, одеревенела, только губы жалко дрожали. От усталости и безысходности ее молитва превратилась в глухой упрямый назойливый речитатив:

– Отменишь – убьешь меня, отменишь – убьешь меня…

Постановщик поднес руку Одетт к губам. Стал гладить звезду, утешать как маленькую.

Когда ребенок рыдает в таком отчаянии, родители нередко в страхе сдаются.

Через час репетиция возобновилась. «Чтобы Одетт не плакала», – подумал постановщик.

Педагоги спорят: нужно уступать плачущему ребенку или, наоборот, нельзя?

Артисты единодушны: нет ничего хуже компромисса!

А как решают эту проблему люди?

Вернувшись после репетиции домой, постановщик нашел на столе записку Мартины, желтый клейкий листок «post-it»: позвонила Одетт и срочно вызвала ее к себе. С тех пор как возникла игра в императриц, Жозефину и Евгению, их величества ежедневно перезванивались и болтали точно подружки-школьницы. Детская игра, звездная игра, красота! Но в тот день случилась настоящая беда. «У Одетт нервный срыв, – написала Мартина. – Немедленно еду к ней в гостиницу!»

Жена вернулась часа через два и рассказала постановщику, что застала старушку в страшной тоске и горе.

– Он хочет моей смерти…

Мартине так и не удалось выяснить, что стряслось на репетиции.

Муж изложил все как было: акустика, ошибки, отчаяние, его решение отменить спектакль, ее упорное сопротивление, под конец – его жалкое малодушие. Они продолжат репетиции, постараются как-нибудь выступить. Постановщик не верил в успех, но…

Одетт понемногу успокоилась, Мартина собралась уходить. И вдруг с подкупающим детским простодушием звезда спросила:

– Моя дорогая Жозефина, мы ведь по-прежнему будем играть в августейших сестер?

Мартина поклялась, что да, будем.

Если Одетт не хочет прерывать игру, кто посмеет ей отказать?

За 3 дня до премьеры

На следующий день Одетт явилась в Театр в отвратительной хамской спортивной куртке для jogging[85] едко-зеленого цвета, наспех причесанная, не накрашенная, а наштукатуренная, с кроваво-красными губами и глазами, подведенными настолько густо, что делало ее откровенно похожей на панду. Все это нельзя было назвать простой небрежностью звезды. Постановщик понадеялся, что боевая раскраска нужна, чтоб придать ей бодрости для окончательной капитуляции.

Наивно ожидал услышать: «Одетт, было очень приятно репетировать с вами, но спектакль, к сожалению, придется отменить».

Однако услышал совсем другое:

– Мой аккордеон неисправен, звука нет. Срочно зовите мастера. У Одетт есть гордость и обязательства перед публикой, так что аккордеон нужно починить! Я не привыкла халтурить, сначала починим, потом будем репетировать. Потеряем время – и пусть! Иначе я не согласна.

Невозможно понять, что на самом деле разладилось: аккордеон или музыкантша. Скорей всего, и тот и другая. Одетт было плохо, и аккордеон издох, сочувствуя ей. Тоже подвержен психосоматике, бедняга…

– Сегодня вообще вся техника бастует: утром в гостинице сломался лифт, мой комп глючит, а теперь еще инструмент барахлит…

Интересно, когда аккордеон починят, компьютер, лифт и Одетт тоже придут в норму или как?