Одетт довольно долго не выходила из гримерной. Наконец вернулась на сцену и возвела глаза к колосникам, словно возносила молитву, просила о милости. Наверное, все вокруг молились вместе с ней – как иначе объяснить их молчание и отсутствующий вид?
Вернувшись с небес на землю, на сцену, к людям, она блаженно улыбнулась. И всем стало ясно, что боги вновь к ней благосклонны. Откуда ни возьмись, примчалась любимая лошадка постановщика, веселая каурка, стуча копытами, потряхивая гривой, звеня уздечкой. Восторг, головокружение, транс. В Одетт таинственным образом уживались смешливая маленькая девчонка, дикарь и шаман.
И такой талант потрачен на трехгрошовую музыку! Непостижимо! Постановщик не мог разгадать этой тайны, и она его завораживала. Одетт играла, аккордеон звучал, музыка пламенела, и все на свете лифты и компьютеры отменно работали, сомнений нет.
Антракт в артистической. Одетт опьянела от музыки и от вновь обретенной себя самой.
Одетт играла в императрицу Евгению. Громко пела в мобильный будто в микрофон.
– Ты слышишь меня, моя дорогая Жозефина?
Она запела опять, вальсируя:
Забывая слово, Одетт-Евгения вместо него пела названия нот и тут никогда не ошибалась – в сольфеджио ей не было равных.
Евгения вовлекла Жозефину в танцевальный марафон красавиц всех империй, Корнуолла и Корнуай[88]
. В одной руке она держала мобильный, а другую положила на плечо Даниэль, неожиданно превратив ее из феи в кавалера.Вальс Одетт распространился как моровое поветрие. Ее пение разнеслось по Театру благодаря громкой связи и всех всполошило. Не меньше двух десятков человек, в том числе бухгалтер, администратор, обе ассистентки, помреж, звукорежиссер, осветитель, рабочие сцены, побросав все дела, сбежались в фойе и стали хором, на этот раз не греческим, а эстрадным. Да что там хором – оркестром! Художник-сценограф вынул из футляра свой охрипший саксофон, осветитель сбегал за трубой, лежавшей у него в багажнике, бухгалтер перевернул пустую пластиковую урну, и получился барабан, постановщик ритмично хлопал в ладоши: раз, два, три… Одетт между тем чуть ли не чечетку отбивала, хотя, возможно, я слегка преувеличиваю.
Постановщик застучал по краю стола:
…
В лучшем случае он бормотал обрывки фраз, но зачастую обходился банальным:
…
Увы, он не помнил слов ни одной известной всем песни…
Рука Одетт соскользнула с плеча Даниэль и забегала по клавиатуре невидимого аккордеона, с которым она не расставалась. В другой она по-прежнему сжимала включенный мобильник, дирижируя большим символическим оркестром Театра, вернее, театрального фойе. Императрица в мгновение ока сбросила груз лет, да и вообще о каком грузе речь?
Неподражаемо! Все в полнейшем восторге, даже администратор выпил за здоровье звезды.
Постановщик блаженно улыбнулся и закрыл глаза, мысленно посылая поцелуй своей любимой Мартине, танцующей вместе с ними с мобильным в руке на расстоянии двадцати пяти километров от Театра.
Ему вдруг захотелось, чтобы и сын здесь вальсировал тоже. Ли-он.
Они так увлеклись, что совсем позабыли о времени. Между тем был уже поздний вечер и все рестораны закрылись. Вместе не поужинаешь.
– Ну уж нет, – заявила Одетт. – Я сейчас все устрою.
И сразу позвонила в полицию – к чему мелочиться?
– Они знают, что я в городе, и не откажутся помочь.
Действительно, страж порядка немедленно отыскал ресторан, где готовы принять императрицу со свитой, едва услыхал ее имя. Быть знаменитостью не так уж плохо!
Хозяин встретил их у порога с бутылкой шампанского:
– Я и мечтать не мог, что вы пожалуете к нам!
Весь персонал с хозяином во главе выстроился в надежде получить автограф, прикоснуться к звезде, поцеловать ее. В ответ Ее Аккордеонное Величество неутомимо повторяла избитые искренние формулы признательности, одни и те же, слово в слово. Она счастлива, что ей довелось побывать здесь. Бретань прекрасна. Их теплый прием растрогал ее до слез… И все в таком духе. Думаете, она кривила душой? Ничего подобного! Королева всегда безупречна и правдива. Одетт – самый прямой и непосредственный человек на свете, двуличность совершенно ей чужда. Ни тени раздвоения, никакого зазора между ее натурой и фактурой. Звезда одаривает безо всякой задней мысли, без цели и умысла. Сияет просто потому, что такова ее природа. Звезда очевидна как истина, она есть – и все, так что хозяин ресторана мог доверять ей полностью.