Отважный сантехник-водопроводчик, успевший обменять сценический реквизит на собственный специнструмент, выдернул из видавшего виды бесформенного портфеля здоровенный гаечный ключ, широко шагнул к ужасной разноцветной змее и стальными «рожками» ключа прижал голову рептилии к полу.
— Я видел, как работают змееловы в Каракумах, — похвастался Вова. — В таком положении змея ничего не может сделать.
— По-моему, змея и не хочет ничего делать, — сказал Серега, так и не тронувшийся с места. — Может, она тоже в обмороке? Вадька так орал, что тварь свободно могла окочуриться от страха!
— Или от разрыва барабанных перепонок, — подсказал из-за Серегиной спины Слава.
Немного пристыженные, мы с Вадиком выползли из укрытия и подошли к Вове, который с ребяческим интересом рассматривал свою добычу.
— Кто это? — спросил Вадик свежезамороженным голосом светской львицы, обнаружившей на своем приеме уличную девку.
— Пока могу сказать тебе только одно: это не польская полукопченая, совершенно точно, — ответила я, в обход скульптурной группы «Сантехник со змеей» пробираясь к телефону на столе. — Конкретнее надеюсь узнать у одного специалиста по разным гадам… Алло! Венька, ты сейчас где, у себя в зверинце? Отлично! От тебя до нашей конторы пять минут пешим ходом, пробегись, а? Только быстренько, мы не знаем, сдохла эта гадина или всего лишь в обморок упала!
— Гадина — это кто? — насторожился приятель.
— Надеюсь, это ты мне скажешь, кто! — ответила я. — Какая-то невообразимая змеюка, цветастая, как цыганская шаль!
— Ярко окрашенная?
— Ярко окрашенная — это слабо сказано! Да по сравнению с этой гадиной твой пропавший арлекиновый аспид просто бледная ливерная колбаса! — прокричала я.
— Я сейчас! — пообещал Веня, и в трубке тут же пошли гудки.
— Минуты через две прибежит, — сообщила я народу, ожидающему результатов моих переговоров с обещанным специалистом по гадам.
— Кстати, о колбасе, — сказал вдруг Вадик. — Хотелось бы знать, куда же подевалась полукопченая польская?
— Может, она ее съела? — предположил Вова.
Мужики критически осмотрели змею, прикинули на глазок ее длину и диаметр и пришли к выводу, что небольшое колечко колбаски в ней вполне могло поместиться.
— То колбасное кольцо, которое ты покупала, оно было небольшим? — обернулся ко мне Вадик.
Я молча кивнула.
— Возможно, колбаса внутри, — постановил Вадик.
— Может, разрежем? — предложил Вова. И ребром свободной от удержания гада левой руки рубанул воздух.
— Не… на… до… резать! — выдохнул от двери подоспевший Веня. — Уф-ф-ф… Как я бежал!
— Как олень, — польстила ему я. — Венечка, посмотри, кто это тут у нас?
Мужики расступились, пропуская специалиста по гадам к телу пресмыкающегося. Венечка присел на корточки и так витиевато выругался, что сантехник Вова посмотрел на него с уважением. Я даже бровью не повела и слова не сказала, дожидаясь, пока расстроенный биолог начнет разговаривать человеческим голосом. И дождалась:
— Зачем вы ее покрасили? — спросил Веня.
— Веня, клянусь тебе, мы эту змею и пальцем не трогали, правда, мальчики?
— Боже упаси! — открестился Вадик.
— Пальцем не трогали, только гаечным ключом, — подтвердил Вова.
— Мы сию гадюку получили в этом самом виде, — добавила я. — Вадька, где ты ее взял?
— В твоей сумке. Лежала там, в кулечке, маскируясь под колбасу!
— Это была не змея и тем более не гадюка, — покачал головой Венька, ласково погладив рептилию по спине. — Это была ящерица веретеница, совершенно безобидное существо.
— Мне нравится слово «была», — пробормотал Вадик.
— Рассказывай, ящерица! — не поверил Вова. — А ноги у нее где?
— Это безногая ящерица, — сказал Венька. — Она только с виду похожа на змею. На самом деле веретеницу очень легко отличить, потому что у нее есть веки, а у змеи нет. Надо просто посмотреть ей в глаза: если моргает — значит, это веретеница!
— А почему она такая пятнистая? — Вова убрал с шеи несчастной веретеницы гаечный ключ, в голосе его звучало сочувствие. — Болела чем-то?
— Краснухой, например, или бубонной чумой? — предположил Вадик.
— Восточносибирской язвой, — прошептала я.
Венька смотрел на рептилию подозрительно блестящими глазами:
— Она не болела, ее какой-то мерзавец с головы до хвоста выкрасил разноцветной нитроэмалью, и бедняга элементарно задохнулась!
— Какая ужасная смерть! — всхлипнула в коридоре чувствительная Сашенька.
— Так, мне все ясно. Веня, могу я попросить тебя заняться погребением многострадальной веретеницы? — попросила я. — Я сегодня уже пережила одни торжественные похороны, боюсь, на вторые меня не хватит!
Приятель молча кивнул, явно глубоко скорбя.
— Тогда я с вами прощаюсь! — сказала я, имея в виду, что с коллегами расстаюсь до завтра, а с дохлой веретеницей — навсегда.
Схватив со стола свою сумку, я быстро вышла из редакторской. Никто меня не остановил: коллеги молчали, уважительно чтя память погибшей ящерицы.
— К фаню! К тьаню! — затопал ногами Масянька, завидев меня.
Произнести слово «слон» человечку, который не выговаривает букву «эс», весьма непросто, но я поняла желание малыша:
— Хорошо, идем в сквер со слоном.