Звезда моя единственная

Минуло после этого события два года; кадет был выпущен в офицеры. Представляясь великому князю, новый офицер до того был растроган милостивым приемом его высочества, что сознался в старой вине своей.

– Где же ты был? – спросил Михаил Павлович, мигом все вспомнив. – Отчего я тебя нигде не мог отыскать, хотя вбежал в магазин вслед за тобой?

Офицер рассказал, что в том магазине входные двери были двойные – там он и затаился и вышел из засады, лишь когда великий князь отправился в самые приватные помещения магазина. Михаил Павлович много смеялся и не только не гневался, но прислал этому офицеру тысячу рублей на дорогу.

Не раз встречая на Невском проспекте отставного офицера в поношенном мундире, часто навеселе и всегда в самой дрянной шляпе, великий князь однажды остановил его и спросил:

– Отчего на тебе такая ветхая шляпа?

Отставник отвечал, что нет денег на обновку, и великий князь дал ему 25 рублей на шляпу. Старый гуляка купил шляпу на толкучем рынке за целковый, а остальные деньги, разумеется, прогулял. Через несколько дней великий князь опять встретил его – опять навеселе, но в новой неважнецкой шляпе.

Михаил Павлович остановился против него с неудовольствием. Испуганный офицер, приложив руку к шляпе, проговорил дрожащим голосом:

– Вот купил!

– Да! – отозвался великий князь. – Я вижу, что водку пил!

Сам великий острослов, он делался необычайно добродушен и незлобив, когда получал в ответ подобную же остроту.

В мелких неисправностях по службе часто бывал повинен офицер гвардии Булгаков, сын петербургского почт-директора, умный, образованный, но весьма рассеянный молодой человек. Он то ходил в фуражке, то в калошах, то с расстегнутыми пуговицами, а за это нередко бывал на гауптвахте, но иногда шалости его оставались без наказания.

Однажды он шел в калошах и встретился с великим князем.

– Калоши? На гауптвахту! – воскликнул великий князь. Булгаков отправился на гауптвахту, но, оставив там калоши, оттуда ушел, да, на беду, снова встретился с Михаилом Павловичем.

– Булгаков! – вскричал тот гневно. – Ты не исполнил моего приказания?

– Исполнил, ваше высочество! – отвечал Булгаков.

– Как исполнил? – возмутился великий князь.

– Ваше высочество, – продолжал Булгаков, – изволили сказать: «Калоши, на гауптвахту!» – я и отнес их на гауптвахту!

Ну что ж, великий князь за остроумие помиловал ослушника.

В другой раз Булгаков шел не в каске, а в фуражке; великий князь, ехавший навстречу, тотчас начал подзывать его к себе, но тот, сделав фронт, пошел дальше. Михаил Павлович приказал поворотить свою лошадь и, нагнав Булгакова, закричал:

– Булгаков, я тебя зову, куда ты идешь?!

– Ваше высочество, – отвечал Булгаков, – я иду на гауптвахту.

Да, люди были несовершенны… Михаил Павлович никак не мог с этим смириться.

Ах, кабы случаев непослушания не случалось вовсе! Кабы все были одинаково безупречны! Кабы все были одинаковы! Самым счастливым временем в жизни Михаила Павловича было то, когда он исполнял следующий приказ своего брата-императора: «Желая ознаменовать особое мое благоволение к тем нижним чинам Лейб-гвардии, которые на Отечественной войне показали свое мужество и во все продолжение их верной службы до самого истечения срока отличали себя усердием, я признал за благо учредить из них при Дворе моем особую роту под названием Дворцовых Гренадер, с тем, чтобы они были обеспечены в своем содержании на всю жизнь и чтобы служба их состояла только в полицейском надзоре во Дворцах, где будет мое пребывание». И Михаил Павлович постарался! Из всех полков Лейб-гвардии были выбраны рослые красавцы, кавалеры многочисленных наград, ростом не ниже двух аршин, девяти и пяти восьмых вершка[15].

Более всего было набрано гренадер из полков старой гвардии: Семеновского – семнадцать человек, Преображенского – восемнадцать, Измайловского – двадцать шесть. Всего первый набор роты составил 120 гренадер.

Но, к несчастью, всю Россию и даже столь небольшую часть ее, какую составляла армия, выстроить по ранжиру было невозможно, всяк норовил переделать святое понятие воинской дисциплины на свой салтык, и случаи этих «салтыков» случались слишком часто и так портили настроение великому князю, что после этого перепадало порой и невиновным… что имело иной раз даже и государственное значение, чего, к несчастью, уразуметь никто не мог, ибо мы не наделены даром божественного предвидения.

Так вот вышло и тем осенним вечером, когда Михаил Павлович взял да и заглянул на огонек в Зимний дворец в ту пору, когда принц Карл Прусский вздумал устроить домашнюю танцевальную вечеринку в честь своей сестры, русской императрицы.

Что этому предшествовало?

Смотр на Семеновском плацу. Одно из любимейших занятий великого князя! Все по ранжиру стоят, маршируют, мундиры вычищены, сапоги блестят… И вдруг своим острым глазом Михаил Павлович увидел заплатку на рукаве какого-то солдата.

Кликнул офицера. Тот подбежал, вытянулся, отдал честь.

– Что это?! – спросил великий князь, возмущенно тыча пальцем в рукав. – Дыра?!

– Никак нет, ваше высочество! – отчеканил офицер. – Это заплатка!