Звезда на одну роль

Победить проклятый страх смерти через наблюдение жизни, наблюдение за ее течением, обновлением и ее концом — это сумели одни только люди искусства, его великие мастера. Уайльд был просто самым внимательным и пытливым из них. Он знал, что он делал и для чего.

— Да, но не ты первый это открыл, — говорил Данила с усмешкой, — Кен Рассел, например, давно уже...

Анна замечала, что упоминание имени этого Рассела (это был английский кинорежиссер, как ей объяснила Лели) отчего-то всегда выводило Верховцева из себя.

— Ну, да, да! Он снял фильм по этой пьесе раньше меня. Он о чем-то там догадался! — говорил Игорь возбужденно. — Но это же просто фильм! Пленка! Фальшивка! Разве можно меня упрекать в плагиате?! Это же просто фантом, хотя очень искусный фантом. А я... Я даю своим зрителям не иллюзию, я даю им жизнь такой, какая она есть, была и будет! От которой ничего нельзя ни отнять, ни прибавить. Я даю им почувствовать настоящий и единственный запах жизни. Неповторимый, естественный запах! И не говори мне больше об этом английском дураке!

Анне очень бы хотелось посмотреть какой-нибудь фильм этого Рассела. И как-нибудь потом обозвать его пообиднее в присутствии Верховцева: ее злило то, что киношник доставляет этому ласковому и такому доброму с ней человеку столько неприятностей. Однажды в гостиной она даже увидела видеокассету с его фильмом. Однако Данила тут же забрал ее, сказав, что запись плохая, кассету надо заменить. Больше она Анне так и не попалась.

Она спустилась вниз, прошла на кухню — огромную, сияющую. Такие она видела только в рекламных журналах. За белым полированным столом сидел Данила, пил кофе.

— Привет, проснулась?

— Да.

— Есть хочешь?

— Нет, меня тошнит, я кофе выпью. Он налил ей кофе в прозрачную чашку из небьющегося стекла.

— Я привез тебе еще, отдам позже. Ты только не перебарщивай. Завтра возобновляем репетиции.

— Хорошо.

Он внимательно смотрел на нее: лицо припухло, глаза тусклые, кожа серая. Наркоманка, конченая наркоманка. То, что эта подзаборная потаскушка стала причиной их ссоры с Олли — их первой серьезной ссоры за три года, — уязвляло его. Что с Олли происходит? Ведь не могла же она ему понравиться — такая, с тощими паучьими лапками, птичьим носом? Нет, она ему не нравится, не может этого быть. Даже ревновать — и то было бы смешно. Тогда что же такое с ним происходит?

— Ты Олли не видела? — спросил он.

— Он в репетиционном зале.

— А-а... — Он внимательно следил за ее реакцией. Сучка. Ах ты, сучка — щеки так и вспыхнули! Сучка!

Она тоже смотрела на него и думала: какой классный мужик, только вот сердце к тебе не лежит отчего-то. Наверное, из-за твоего взгляда: холодного, упорного, волчьего. Нет, тебе б я не дала, ни за что не дала, хоть ты в ногах бы валялся, такой весь из себя красивый. А Олли...

— Ну как, не надоело тебе у нас? — спросил Данила, подкладывая сахар ей в чашку.

— Нет. А скоро премьера?

— Скоро. Все уже готово. Вот еще костюмы вам привезу.

— Красивые?

— Очень.

— А себе?

— Я буду в том, что ты уже видела.

— А Игорь, Лели?

— Тоже.

— Значит, эти костюмы только для меня и Олли?

— Для вас двоих.

— Здорово!

Он усмехнулся: «Радуйся, сучка, радуйся».

— Данила, можно тебя спросить?

— Конечно.

— Скажи, а наш режиссер.., он... — Она замялась. — У него жена, дети есть?

Данила отрицательно покачал головой.

— А почему он такой богатый?

— Наследство получил.

— А-а, здорово... И так на спектакли его и просадит?

— А это не нашего ума дело, девочка. Мы деньги получаем, а остальное... — Он беспечно махнул рукой.

— А почему на репетициях мы никогда не играем до конца? — спросила Анна, прихлебывая кофе.

— Как это до конца не играем? С чего ты взяла?

— Ну, мне так показалось, там действие какое-то неоконченное. Пауза и.., и все.

Данила рассмеялся. Громко. Звонко.

— Ах ты, актрисочка из Тулы! Ей кажется! Да для Верховцева пауза — самый главный атрибут. Гвоздь всей постановки. Он же весь на паузах — ты ж должна была это заметить. Недосказанность интригует. Точка в конце — это же так скучно, Анечка! А здесь — полет фантазии. Думай, зритель, домысливай. Поняла?

— Ага. — Она допила кофе, потянулась за сигаретой. Молча курила.

Потом ей захотелось есть — наркотический туман постепенно уходил, уступая место голоду: она не ела почти целые сутки. Данила достал из холодильника холодную курицу, сыр, пакет яблочного сока. Сидел и смотрел, как она ела: как двигались ее скулы, как она впивалась зубами в куриное мясо, как глотала сок, облизывала пальцы. Его душило отвращение. Он ненавидел эту сучку за все — за то, что она живет с ним под одной крышей, за то, что смеет смотреть на Олли, становиться между ними, за то, что она жрет вот так, за то... Но ничего, это не долго будет продолжаться. Не долго.

Аня ела и думала, что курицу надо было разогреть в печке, а то холодный жир невкусный. Дома в Туле, давно, когда была еще жива бабушка, всегда жарили курицу на противне в духовке. И подавали ее к обеду с пылу, с жару.

Глава 31 СЛЕД В СЛЕД