Между столиками актер в опереточном мундире и актриса в платье тридцатых годов танцевали брутальное танго. Добрынин сидел рядом с очень эффектной женщиной. Катя наблюдала за ним. Кравченко проследил за ее взглядом.
— Что, солнце русской поэзии? — спросил он ехидно.
— Солнце. Ты не смотри, что они дурачатся, шутят. В них, — Катя указала глазами на столик Куртуазных Маньеристов, — может быть, в одних только это солнце и светит.
— Светит, да не греет. — Кравченко скривил одну из своих обычных двусмысленных гримас. — Но где этот чертов Пьеро? Половина одиннадцатого уже. Долго это все продлится?
И тут на эстраде появился Пьеро. Под сильно стилизованным гримом Катя никогда б не узнала Лавровского, даже если бы видела его каждый день. Густо напудренное лицо, ярко накрашенные губы, глаза и брови — черные от краски. Он кутался в просторный огненный балахон. Искусно имитируя голос Вертинского, он спел несколько песен. Зал притих.
— Как его к нам затащить? — шепнул Кравченко. — Прямо со сцены, что ль? — Он сделал вид, что хочет встать.
Катя поймала его за рукав пиджака. Вадя, хлебнувший шампанского, вполне мог выкинуть какое-нибудь шумное коленце — в его синих глазах уже мерцали опасные искорки.
— Тише, подожди. Мы его потом отловим. После вечера.
На эстраду стремительно взлетел Магистр Ордена Вадим Степанцов.
— О, тезка мой, — хмыкнул Кравченко. Он явно заинтересовался.
По залу волной прокатился восторг. Девицы, облепившие столики «на галерке», взвизгнули.
Степанцов был в ударе. Кравченко тихо поднялся из-за стола и вышел из зала. Катя этого даже не заметила.
После «Мальвины» Степанцов читал много и охотно. Зал восторженно гудел. Хлопали пробки, шампанское лилось рекой.
— Вечер в Византии! Последний вечер в Византии перед нашествием варваров! — восклицал ведущий. Кравченко вернулся.
— Аида, Катька, иначе он сделает ноги, уже грим смывает.
— Ты его видел?
Вместо ответа он потянул ее за руку. Катя с сожалением поднялась. Вадим провел ее по пустому темному вестибюлю, открыл какую-то дверь, и они очутились на черной лестнице. Поднялись на второй этаж. В комнатке напротив лестницы галдела «Рампа»: музы в хитонах, танцовщица танго, еще какие-то загримированные актрисы.
— Это бабская гримерная, — шепнул Кравченко. — Мужики — следующая дверь.
Они вошли в освещенную комнату. У большого зеркала за столиком, уставленным коробками с краской, сидел Пьеро. Он успел уже снять часть грима и теперь намазывал лицо кремом.
— Привет, — развязно поздоровался Кравченко.
— Добрый вечер, вы.., ко мне? — Лавровский был удивлен.
— Здравствуйте, я Петровская, мне Борис Бергман поручил передать вам плохую весть: Света Красильникова умерла. — Катя взяла сразу с места в карьер.
— Света? — Лавровский уронил на пол тампон, которым он размазывал по лицу крем. — Умерла?
— Вас еще не известили? — Это не стыковалось с первым заявлением, но Катя этого не заметила.
— Нет. — Лавровский встал. — Значит, они нашли ее?
— Это вы заявили в милицию о пропаже? — допытывалась Катя.
— Я, я. Но где они нашли ее? Что с ней случилось?
— По всей видимости — несчастный случай, — пояснила Катя. — Ее нашли на стройке.
— На стройке?! На какой стройке?
— На стройке в Каменске. Это за Кольцевой. В Подмосковье.
— Да знаю я Каменск. А как она туда попала? — В глазах Пьеро, обведенных расплывшимися кругами сажи, была тревога.
— Никто не знает как. Бергман на вас надеялся.
— Борька... Но почему? Господи.., умерла. — Лавровский картинно заломил руки. — Это вам в милиции сказали?
— Да. — Катя не погрешила против правды. — А как получилось, что вы заявили? Вы куда заявление отнесли?
— В УВД Юго-Западного округа. Там со мной парень какой-то беседовал. Она исчезла, понимаете?
— Когда вы видели Свету в последний раз? — Кравченко решил направить беседу в более деловое русло.
— Седьмого февраля. Мы с ней в студии встретились.
— В какой студии?
— У Паши Могиканина. — Лавровский махнул рукой. — Он скульптор. Да еще и шизанутый. Света иногда у него натурщицей подрабатывала.
— Ну и?.. — спросила Катя.