Джил шел мягкой, пружинистой походкой. В белой рубашке с короткими рукавами, светло — бежевых брюках и таких же бежевых сандалиях на босую ногу. Он всегда шел до здания космо — вокзала пешком. Сначала от корабля до Диспетчерской Джил доезжал на служебном автобусе, сдавал отчет, и уже оттуда двигался к космо — вокзалу.
Такая у него была традиция.
Прощание с космосом и встреча с Зарей.
Словно ему нужно было время, чтобы привыкнуть к родному небу, родному миру, привести свои чувства в новый порядок, где есть только это небо и этот мир, где он снова обретал жену и сына.
Традиция.
В этот раз Джил подал рапорт об отставке.
Вместе с отчетом о полете.
«Я, Джил Ри, капитан космолета — буксировщика «Дальний», выполняющего рейсы в Глубоком Космосе, приписанного к базе номер 291, заявляю о своей отставке и сложении с себя…»
Джил снова улыбнулся — легко и непринужденно, как будто сделал нечто давно им вынашиваемое в мыслях, созревшее и только теперь реализованное.
Семья будет рада.
Теперь никаких долгих рейсов.
Он устроится куда — нибудь на пассажирские перевозки, благо его там с радостью примут…
Три километра от Диспетчерской до космо — вокзала, полчаса знакомства со своим миром, новая встреча с самим собой.
Джил посмотрел вперед.
Темно — синий купол космо — вокзала высился перед ним огромной полу сферой, сверкал стеклом высоких окон и там, на хорошо различимой площадке, замерли в ожидании пассажиров, толстые «сигары» авиагравов. Две высокие эстакады скоростных поездов застыли в дрожащем воздухе, высились над ослепительно сверкающим бетоном двумя желтыми, прямыми, как стрела, ветками.
Одинокая фигурка двигалась Джилу навстречу.
Дана.
На ней было летнее легкое платье — салатового цвета, с белым, тонким пояском на талии. Ее белые туфельки мелькали в такт ее шагам. Светлые волосы Даны казались пухом одуванчика.
Дана — ландыш.
Дана — одуванчик.
Встретились.
Джил хотел поцеловать жену, но она мягко отстранилась, сделала шаг назад.
Лицо Даны было спокойным.
— Что — нибудь с Джилом?
— Нет, — Дана отвела рукой, спадающую ей на глаза светлую челку: — Он в детском лагере. Отдыхает. Я встречаю тебя одна, Джил. Здравствуй.
Они смотрели друг другу в глаза, и между ними возникла некая звенящая неопределенностью, пустота.
— Пойдем, — сказала она.
Они двинулись к космо — вокзалу, не спеша.
— Я подал в отставку, — Джил попытался улыбнуться ей, но улыбка получилась неискренняя: — С Глубоким флотом покончено.
— Я рада за тебя, Джил. Ты кое — что начал понимать.
Она какое — то время молчала, шагая рядом с ним — легкая, спокойная, чужая.
— Джил. Я ждала тебя годами. Ты должен знать — мы уже не муж и жена. Я ушла от тебя к другому человеку и мы любим друг друга. Я не упрекаю тебя ни в чем, просто так не могло тянуться вечно — ты в космосе, у тебя своя жизнь, а я с Джилом — младшим здесь одна, брошенная.
— Что? Ты…
— Джил, ты слышал. Теперь я любима и я люблю. Это все, что тебе надо знать, Джил. С сыном можешь встречаться, когда захочешь. Он очень любит тебя, Джил, очень тебя ждет. Всегда. Я привезу его в твой родительский дом. Это его парусник? — Она мельком глянула на сумку Джила: — Я не хочу, чтобы мы с тобой стали делить сына, это жестоко и неправильно…
— Да. Неправильно.
Она продолжала говорить, обращаясь к Джилу спокойно, не нервничала, как будто все слова уже были заранее обдуманны ею, приготовлены для него.
Но Джил уже не слушал ее.
Он видел перед собой светящуюся глыбу астероида, висящую в черной пустоте, когда челнок уносил их к «Дальнему» — прочь от железного мертвеца, и слушал свои мысли, которые думал в тот момент — горячие от ярости и стыда:
«Я не забуду вас никогда. Не забуду, не забуду…»
Он остановился.
Мир, его родной мир, не принял его. И это небо не стало своим, как прежде.
Мир осыпался к его ногам острыми, сверкающими осколками, с грохотом, звоном и лязгом.
Дана прошла несколько шагов вперед, потом остановилась и, оглянувшись назад, сказала:
— Ты опоздал, Джил. Ты опоздал жить.
Она ушла.
Джил стоял, как истукан — не двигаясь, почти не дышал.
Он стоял глядя перед собой, стоял, сдерживая рвущийся из груди крик.
Глава вторая. Ты — обронил
Уже вечерело.
Светило — большое и яркое, коснулось своим краем горизонта. Там, за заросшей травой ложбиной, начинался глухой, темнеющий лес, а слева под пологим холмом, текла тихая, темная река.
Он шел к лесу, не оглядываясь по сторонам, шел не спеша, слушая щебет далеких, невидимых птиц, смотрел на сухую, шуршащую под его ногами траву, вдыхал запахи цветов и сухой, пыльной земли.
На кожаном поясе Брика болталась бьющаяся о его мохнатую ляжку алюминиевая, плоская фляжка, небольшая сумка тянула правый бок.
Дул тихий спокойный вечерний ветерок и Брику казалось, что этот мир — шумный и крикливый, успокаивался, погружаясь в дрему, готовился уснуть до следующего утра.
Так всегда.
На смену буйству приходит усталость.
Он вспомнил свою молодость и тот необузданный подъем сил, который толкал его вперед, нес на своих руках в неизведанные дали мира, внушал ему чувство радости и надежды на новое, доброе.
И еще было любопытство.