На какую — то долю секунды Диски стало дурно — ящик со всем его содержимым, поплыл перед глазами, искривился, свет светильников померк. А потом все опять вернулось в норму — Диски смотрел на свою руку, протянутую к мотку кабеля, застыл, прислушиваясь к своим чувствам.
Ничего не происходило.
Он нерешительно позвал:
— Ос.
В наушниках тишина, слышится негромкое шипение радио — волн.
— Ос.
Ему послышалось, что в эфире кто — то отозвался, возможно это был чей — то вопрос, но он не был в этом уверен.
Все тихо.
Диски отстегнул зажим, взял кабель и вытащил его из ящика.
Его опять качнуло, но уже дольше, сильнее, он испытал дурноту, головокружение и вялость в теле, пошатнулся и наверное, упал бы, но магнитные ботинки крепко стояли на палубе, словно вросли в нее.
— Ос!
И он резко повернулся назад.
Возможно ему так только показалось — тело, будто набитое ватой, было не послушным и Диски разворачивался, как во сне — долго и беспомощно, вяло…
— Сынок!
Он увидел маму.
Мама стояла перед ним в своем любимом зеленом, в розовых цветах, платье — ветерок играл с ее светлой челкой. Ярко сияло Светило.
Там, где пологий, заросший зеленой травой холм, упирался в синий, деревянный забор, стоял их дом — двухэтажный, с синей крышей и открытыми окнами на первом этаже. Диски разглядел белые занавески на окнах и услышал далекий отрывистый лай собаки.
Его собаки.
Его Новика.
Время — обед.
Он совсем забыл об этом — заигрался.
Было здорово играть в космонавта — он представлял, что уже стал взрослым и сильным и его приняли в экипаж крейсера, для дальнего похода…
Мама.
Она готовила на кухне его любимые сладкие сырники — маленькие и рассыпчатые, и Диски всегда любил сидеть на своем высоком, детском стульчике, болтать под столом ногами и ждать, когда мама поставит перед ним тарелку с сырниками и стакан свежего, вкусно пахнущего молока.
— Ди, ты опять взял папин скафандр. Ты же знаешь, что он не разрешает тебе с ним играть.
Мама говорила мягко, с улыбкой, в углах ее губ обозначились ямочки, глаза — голубые, как небо, смотрели с лаской.
— Мамочка, я только на часок.
— А ты знаешь сколько это — часок? — И она засмеялась, покачала головой: — Ди, Ди, твой «часок» давно прошел. Пора обедать.
— А что мы будем обедать?
— Сырники.
— С молоком?
— С молоком, Ди.
Ему очень хотелось поиграть в космонавта еще, но мама уже здесь, а значит игра закончилась. Да и папа будет ругаться, если узнает про свой скафандр.
— А если ты в нем задохнешься, Ди?
— Не, не задохнусь. Здесь есть такие штуки, они открываются и можно дышать.
Мама приблизила к нему свое лицо и шутя поцеловала стекло гермошлема:
— И как я доберусь до своего сына?
Они дружно рассмеялись.
Он и мама.
В этот момент Диски вспомнил как недавно, в начале лета, они ходили на пляж, купались и загорали. И так получилось, что он пообещал маме не заходить далеко в воду, но все — таки не удержался и зашел. Он выбрал момент, когда мама отвернулась, чтобы сказать что — то тете Сале, и зашагал вперед, погружаясь все глубже и глубже в воду, пока вдруг не провалился в нее с головой.
Он удивленно смотрел под водой по сторонам, не видя ничего страшного в том, что не может выйти на берег. Ему стало интересно. Он даже начал глотать воду — один глоток, второй…
А потом чьи — то руки подхватили его и рывком — сильным, отчаянным, вырвали Диски из воды, и он заревел от стыда за свою беспомощность и от страха, вдруг возникшего, закашлялся, обхватил мамину шею руками, спрятал лицо в ее волосах…
— Сыночек, нам пора идти.
— Уже?
— Ты же не хочешь есть холодные сырники? — Мама наклонила голову на бок.
Она всегда так делала, если хотела сказать, что игра законченна, и никакие отговорки ему не помогут.
— Мамочка, а после обеда я смогу опять поиграть?
— Папа будет недоволен.
— А мы ничего не скажем папе. Я совсем немножко побуду космонавтом!
Мама глубоко вздохнула, в ее голубых, как небо глазах, сверкнули розовые искорки — маленькие, веселые.
— Хорошо, молодой человек. После обеда вы снова сможете быть космонавтом.
Она рассмеялась, глядя в его глаза, и Диски тоже стало смешно и хорошо. Он знал, что рядом с мамой ничего плохого с ним не случится, и даже если он зайдет глубоко в воду, она обязательно придет к нему на помощь.
— Ди, Ди…
Он поднял руки к основанию гермошлема, нащупал округлые головки фиксаторов и, повернув их, разомкнул пневматический зажим.
Стекло гермошлема отскочило вверх и замерло, выпустив облако заледеневшего воздуха и кровавые брызги…
Ос смотрел сквозь стекло гермошлема и звезды казались ему колючими, яркими точками, где — то в необъятном Ничто.
Семь минут.
Он будет стоять здесь, долгие семь минут.
Потом Диски вернется с кабелем, они подключат зонд…
Ему захотелось пройтись в перед — два, три шага навстречу этим звездам. Сколько лет от видит их, уже казалось привык к ним, стал почти к ним равнодушен, его затянула рутина и ежедневная необходимость жить своей, странной, нежеланной жизнью. И вот теперь, так внезапно, так неожиданно, он вдруг по — новому взглянул на них. Это было похоже на вдохновение — мираж сокровенных, не осознаваемых образов и отголосков мыслей.