Звезда Парижа

Расчет гостя, видимо, оказался верным, и спустя пять минут после его прихода в дверях зашуршало черное шелковое платье, и в комнату вошла высокая худая женщина с пронзительным взглядом жестких черных глаз. Когда-то черные волосы женщины теперь были обильно пробиты сединой, на худых щеках заметными бороздами змеились морщины, но все еще было видно, что когда-то она была очень красива грубоватой, но яркой красотой.

— Приветствую тебя, партнерша, — весело произнес гость, не поднимаясь с дивана, — богато живешь. Надеюсь, мои деньги ты не спустила на эту королевскую роскошь? У бедняги Гренвиля, который жил в этом доме до тебя, обстановка была гораздо скромнее.

— Я честно заработала средства, на которые купила и обставила этот дом, — спокойно ответила дама, — и твои деньги тоже целы. Все указания, которые ваше сиятельство изволили передать из Лондона, я выполнила. Твоя доля вложена в дома, золото и драгоценности.

Увидев, что дама сердится, мужчина пошел на попятную, он поднялся, расплылся в любезной улыбке и направился к женщине с распростертыми объятьями.

— Франсуаза, ты разучилась понимать шутки? Не узнаю мадемуазель Триоле, — гость обнял даму и расцеловал ее в обе щеки.

— Баронесса де Обри, — поправила мужчину хозяйка. — Тебя слишком долго не было в Париже, и ты не знаешь, что я — почтенная титулованная вдова.

— Конечно, я в этом не сомневаюсь, — повинился гость, — но, может быть, ты сменишь гнев на милость, предложишь мне чашку кофе и расскажешь о наших делах?

Франсуаза недовольно поджала губы и, выдержав демонстративную паузу, позвонила и велела вошедшей горничной принести кофе для нее и барона. Она уселась в кресло и жестом королевы пригласила сесть своего гостя.

— Прошу садиться. Пока нам приготовят кофе, я могу рассказать о наших совместных делах.

— Пожалуйста, будь добра, сообщи уж мне, наконец, где мои деньги, — саркастически заметил ее собеседник, усаживаясь на прежнее место.

Женщина вытащила из черного ридикюля, висящего на ее запястье, записную книжку в затертом кожаном переплете и открыла первые страницы.

— Позволь напомнить, что мы работаем вместе уже более тридцати лет, — начала она, — и все три наши заведения мы купили в равных долях. После твоего отъезда в Лондон я вкладывала всю прибыль от заведений в ссудное дело, давая деньги в рост, хотя считала, что это неразумно. В Париже заведений не хватает, и вполне можно было бы купить еще два-три дома терпимости, но ты не давал на это согласия, и я подчинилась.

— Дорогая Франсуаза, я покупаю только то, что могу контролировать сам, а из Лондона это было невозможно. Поэтому ростовщичество было на тот момент самым подходящим для нашей маленькой компании занятием, — парировал собеседник.

— Ну что ж, тебе виднее. Я тоже не жалуюсь. Наш доход от заведений и ссудного дела записан у меня по годам, я дам подробный отчет, но он никогда не был ниже пятисот тысяч франков в год. В соответствии с твоими указаниями, часть твоей доли прибыли я вложила в три доходных дома на левом берегу Сены. В золоте у тебя лежит миллион триста тысяч франков и около трех миллионов сохранено в драгоценностях. Если ты позволишь мне выкупить твою долю в наших заведениях, я готова заплатить еще два миллиона золотом.

Барон прищурился и, сложив длинные пальцы, начал в раздумье постукивать ими. Франсуаза ждала его решения. Тут горничная принесла поднос с двумя чашками и кофейником, на фарфоровой тарелке лежало два теплых круассана. Барон усмехнулся, отметив, что его партнерша по-прежнему скупа. Служанка налила кофе в чашки и поклонившись ушла. Барон сделал большой глоток густого обжигающего напитка и, наконец, заговорил:

— Возможно, я и соглашусь, а возможно — нет. Все будет зависеть от тебя, дорогая Франсуаза. Мне нужна помощь в одном деле. Ты помнишь моего кузена, маркиза де Сент-Этьен?

— Насколько я помню, ты был удовлетворен тем, как я справилась с той задачей, что ты мне поставил. Монах, которого я наняла, исправно поил мальчишку теми травами, что я передавала. Мы просто не успели, монастырь разгромила чернь, а паренек исчез, — занервничала баронесса.

— Но ты обещала мне, что у маркиза никогда не будет потомства.

— У него не могло быть детей!

— Тем не менее, маркиз женился на русской княжне, и у него родилась дочь. Крестный девочки — сам Талейран. Сейчас, когда в его руках сосредоточена вся власть в стране, будет очень сложно спорить с этим старым негодяем.

— Тебе опасно с ним спорить, ведь, насколько я помню, у него есть компрометирующие тебя бумаги, — с притворным сочувствием заметила мадам де Обри.

— Вот видишь, дорогая, какая у тебя хорошая память, а своих обещаний не помнишь.

— Я все помню. Та доза трав, которые выпил этот юноша, исключала возможность иметь потомство. Если у него родилась дочь, то этот ребенок от другого мужчины, — твердо ответила женщина. — Я тридцать лет стерилизую и женщин, и мужчин. Я знаю, что делаю.