Звезда печали и любви

— Ну ты даешь! Солдату простительно, но не тебе! Так вот, у каждого человека в мозгу заложен часовой механизм. Это биологические часы, работа которых рассчитана на три периода — точность в молодости, перебои и ускорение в старости и отказ в финале. Вот мы все трое к этому финалу и подошли. Дошло до вас?

— Я бы не хотел такого финала, — отозвался Олег.

— Не переживай, сержант. Тебе жить и жить! Это я подошел.

— Это мы еще посмотрим! — возразил Олег. — Скоро наши придут.

— Придут, да будет поздно. Ты, сержант, знаешь, сколько человеческий организм может продержаться без воды?

— Знаю. В обычных условиях — три-четыре дня.

— Молодец! Я думал, не знаешь. А сколько мне осталось жить с таким ранением? Молчишь?

Медленно наступал рассвет. Снегирев посмотрел в окуляр. Впереди обгоревшего бэтээра никого и ничего не было. «Может, ушли?» — подумал он и повернулся к Давыдову. Тот, тяжело дыша, лежал с закрытыми глазами. Он перевел взгляд на сержанта. Тот тоже лежал с закрытыми глазами. «Неужели они умрут?» — подумал он, и ему стало страшно оставаться один на один с мертвецами. Он подвинулся к взводному, потряс его за плечо. Тот даже не открыл глаз, лишь провел языком по высохшим губам. Повернулся к сержанту. Тот открыл глаза, но от его взгляда у Снегирева по спине побежали мурашки.

— Воды… — раздался слабый г олос Давыдова.

Снегирев, услышав его голос, повернулся к нему.

— Воды… — с трудом раздвигая губы, вновь повторил лейтенант.

— Вода еще вчера закончилась, — ответил Снегирев и вернулся на свое место.

Он посмотрел в окуляр. Никого не было. «Может, ушли?» — вновь задал он себе вопрос. Прислушался. Кроме тяжелого дыхания Давыдова, ничего не было слышно. Возникло желание открыть запасной люк, выйти наружу. Он решил подождать темноты.

Томительно долго тянулся день. Снегирев постоянно смотрел в окуляр в надежде увидеть своих или моджахедов. Но никого не было. В объективе окуляра он видел только сгоревшую машину и на ее броне обуглившееся тело товарища.

— Дима! — раздался позади голос.

От неожиданности он вздрогнул. Обернувшись, встретился с глазами сержанта.

— Дай воды.

— Я же еще вчера сказал, что фляжки пустые… Олег, может, я выйду?

— Не надо. Моджахеды в засаде.

— Но я с утра смотрю в окуляр и — ни одной живой души. Они ушли.

— Не спеши. Дождись темноты.

— А какая разница, вечером или днем? Мне же выходить только через люк. В любом случае они схватят меня.

— Я тебе сказал: не спеши. Дождись темноты.

Снегирев вновь посмотрел в окуляр. Немного погодя он повернулся к сержанту, тот неподвижно лежал с закрытыми глазами. В бреду Давыдов постоянно просил пить. Снегиреву стало не по себе, и чтобы не слышать его, он зажал уши. Сидел он так долго, но как только опустил руки, вновь услышал: «Пить… пить…» Снегирев еще раз посмотрел в окуляр. Никого не было. Он повернулся к сержанту.

— Олег…

Но тот не отзывался. Снегирев взял гранату, отогнул усик, чтобы легче было выдернуть чеку, и осторожно стал поворачивать ручку запасного люка. Открыв люк, он просунул голову вниз, посмотрел по сторонам. Никого не было видно. Он спустился на землю и, крепко держа в руках гранату, пополз. Выполз из-под машины, сел на корточки и, озираясь по сторонам, медленно стал подниматься.

Что-то тяжелое опустилось ему на голову. Перед глазами вспыхнули разноцветные огни, потом стало темно. Он схватился за голову и медленно стал падать на землю. Сверху на него навалился моджахед. Он придавил солдата к земле, рукой зажал рот. «Шурави» не сопротивлялся, он был без сознания. С бэтээра спрыгнул второй моджахед, увидел в руках солдата гранату, осторожно разжал его пальцы, забрал ее. Второй веревкой связал ему руки и ноги и засунул в рот панаму. Глазами показал другому моджахеду на машину. Тот лег на живот и полез под машину. Держа пистолет в вытянутой руке, он просунул в люк голову, а затем и все тело. Через несколько минут из люка вывалился Давыдов. Моджахед оттащил его в сторону. Немного погодя из люка вывалился и Олег. Они обоим связали руки. Один из моджахедов снял с пояса кожаную сумку с водой и полил в лицо лейтенанту. Тот не приходил в себя. Потом он облил лицо сержанта.

От прикосновения холодной воды Олег открыл глаза. Сквозь туман он увидел черное бородатое лицо. Моджахед увидел, как открылись глаза «шурави», что-то сказал товарищу, который выворачивал карманы Давыдова. Тот, не поворачиваясь, ответил ему. Услышав гортанную речь, Олег понял, что он в руках моджахедов. Страха не было, он с безразличием наблюдал за моджахедами. А те, жестикулируя, о чем-то спорили. Худощавый моджахед что-то сказал товарищу и махнул рукой. Тот вытащил из-за пояса кривой нож и направился к солдату.

Снегирев уже был в сознании и молча наблюдал за ними. Когда увидел в руках моджахеда нож, все понял. Моджахед опустился перед ним на колени. Он улыбался. Страшная догадка пронзила мозг. Снегирев понял, что собирается делать моджахед. Глядя ему в глаза, он умоляюще произнес:

— Не надо… Ну, пожалуйста! Лучше убей!