Звезда печального счастья

Из долины в долину, поворот, гора, новая долина, а кругом разнотравье и расцвеченные осенью леса, и туманные вершины гор словно лежат за самыми облаками.

Комендант хорошо организовал этот почти двухмесячный переход. Конвой сопровождал каторжников верхом, а сзади тащились телеги с нагруженными вещами и больными. Позади отряда ехали в своих экипажах несколько бездетных жен декабристов — все, что с детьми, выехали в Петровский завод заранее, чтобы найти квартиры и разместиться до прибытия мужей.

Места, по которым двигались партии каторжан, были малонаселенными, почти необитаемыми, поэтому Лепарскому пришлось подготовить заранее места дневок и ночевок. На время похода были свезены туда бурятские юрты, конусообразные палатки, основанием которых служили длинные жерди, а завертывались они толстым войлоком.

Несколько юрт, поставленных в один ряд, давали возможность разместить походников. Кругом них располагались караулы и пикеты.

Накануне прибытия отряда приезжали в лагерь кашевары, тоже ссыльные под конвоем, готовили пищу… Прямо под открытым небом размещены были столовые. Если же наступало ненастье, устраивались навесы из веток и жердей.

Выглядывая из своей повозки, Наталья Дмитриевна невольно улыбалась невообразимой красочности и комичности зрелища шагающих декабристов — впереди обычно шествовал с длинным посохом в руке маленький Завалишин в необыкновенно широкополой черной шляпе и в каком-то кафтане черного цвета, совершенно невероятного фасона, придуманного им самим. Даже на ходу, опираясь на палку, он умудрялся читать книгу. Якушкину досталась странная курточка типа детской распашонки, а Волконский вообще щеголял в женской кацавейке. Разнообразие костюмов дополнялось долгополыми пономарскими сюртуками, испанскими мантиями, большинство же одевалось в блузы собственного изготовления.

Всякий шел как ему было угодно, и некоторые умудрялись уходить вперед за две-три версты от остального отряда. Но верхом на сытой бурятской лошадке скакал вперед офицер и рыцарски-вежливо просил обождать остальных.

Наталья Дмитриевна обратилась к Лепарскому с просьбой — пусть генерал Фонвизин едет в своем собственном экипаже — и для казенных повозок облегчение, да и ему удобнее. И когда Лепарский, недоверчиво посмотрев на молодую красивую женщину, кивком головы изъявил свое согласие, радости ее не было границ. Словно начался новый медовый месяц через пять лет вынужденной разлуки…

Федот и Матрена старались выказать свое рвение, Наталья Дмитриевна нежно заботилась о супруге, и Фонвизин начал отдыхать душой. Радость от общения с супругой, умницей и рассудительной женой, радость от свежего осеннего воздуха, каждодневные разговоры с другими заключенными — все образованными и много знающими людьми, — все это создало неповторимую обстановку, и весь поход почти в два месяца до Петровского завода представлялся ему скорее увеселительной прогулкой, нежели заключением…

А красота природы и вовсе добавляла в его существование тихую умиротворенность и умиление. Создал же Бог такую красоту, думалось ему, и он только взглядывал на всегда кроткое и свежее личико Натальи Дмитриевны, и благодарность к Всевышнему переполняла его.

В какие-нибудь полчаса после побудки весь лагерь собирался, и в три часа, едва только серый рассвет начинал розоветь, каторжане выступали в поход. Двенадцать или пятнадцать верст по свежему бодрящему утреннему холоду — и привал возле какой-нибудь речки или ручья, на живописном лугу располагались и закусывали куском холодной телятины или ножкой курицы, выпивали рюмку водки и час отдыхали.

К восьми или девяти утра переход дневной заканчивался, и каторжане располагались на дневной и ночной отдых. И ароматы цветущих лугов, разнотравья и строгий смолистый запах заставляли каждого дышать полной грудью. Такой отдых, всегда возле речки или ручья, в поле под открытым небом, в просторных юртах, красивые, искрящиеся мрамором, кварцем пласты пород, выходящие на поверхность окружавших гор, — все это успокаивало нервы, пробуждало жажду жизни, и даже Наталья Дмитриевна перестала видеть свои зловещие сны и мирно и глубоко спала, положив голову на плечо мужа.

Все чаще и чаще встречались по пути бурятские стада баранов и табуны лошадей, большей частью белых или серых мастей, и всадники, сторожившие эти стада, невольно прислушивались к шуму и гаму расположенного в долине лагеря, а потом и вовсе подъезжали к каторжанам, любопытствуя и молча глядя на смешные фигуры, одетые с большим разнообразием и невообразимой фантазией. Сначала прикидывались ничего не понимающими по-русски, но щепотка табака — это было единственным бурятским наслаждением — или кусок кирпичного чая, подаренный кем-нибудь из заключенных, развязывали языки этих молчаливых туземцев.