Звезда печального счастья

А у Фонвизиных появился в Тобольске круг общения. Приехали сюда на поселение Анненковы, и Наталья Дмитриевна со слезами встретила свою любимую подругу, у которой была посаженной матерью на такой необычной тюремной свадьбе. Они так подружились, что и дня не могли провести друг без друга. Здесь же были и Александр Муравьев с женой, и потому теперь уже не чувствовали себя Фонвизины одинокими.

Хлебосольный и гостеприимный дом Фонвизиных умещал многочисленных гостей, воспитанниц. Обедали и ужинали весело, вкусно. Михаил Александрович так поднаторел в искусстве кулинарии, что не позволял никому вмешиваться в кухонные дела и все повара его проходили у него строгую выучку…

Михаил Знаменский, сын тобольского протоиерея Степана Яковлевича Знаменского, с любовью вспоминал потом о чудесной семье Фонвизиных.

«С того времени, как я начал помнить себя, и до 23 лет я был с ними. И если теперь подлость, низость и взятки болезненно действуют на меня, то этим я обязан лицам, о которых всегда говорю с почтением и любовью.

Мы всегда жили бедно, и Фонвизины старались помочь нам чем могли. Помню, отца в это время перевели на службу в Ялуторовск, и отцу не хотелось отрывать моего старшего брата Колю от наладившегося учения. Тогда Фонвизины предложили взять Колю на воспитание. Отец согласился.

Наталья Дмитриевна долго говорила с отцом. Потом позвали брата Колю. Велели ему одеться, и он уехал с Натальей Дмитриевной. Возвратился он вечером, запыхавшись.

— Вы уезжаете в Ялуторовск, — говорил он торопливо, — я же остаюсь. Буду жить у Натальи Дмитриевны. У них дом большой, сад, цветы, книги с картинками. В одной книге они все нарисованы — Михаил Александрович тележку везет, тачку, а вблизи — солдаты с ружьями…

Коля принес хороших сладких конфет в узелке и поделился с нами».

Фонвизины устроили потом Колю в казанскую семинарию…

Они много работали в это время. Ночью и рано утром Наталья Дмитриевна писала свои заметки, а потом трудилась в разведенном ею саду. А Михаил Александрович написал в Тобольске свои «Записки» и целый ряд работ — «О крепостном состоянии земледельцев в России», где доказал, что, уничтожая крепостное право, необходимо обеспечить крестьян землей, продолжал свои труды по коммунизму и фурьеризму, разбирал новейшие общественные движения.

Все им было интересно, всеми трудами занимались с радостью…

Молодежь тянулась к ним. И большой дом Фонвизиных всегда заполнен был говором и смехом.

В Тобольск переехали и Францевы — бывший исправник Енисейска стал здесь прокурором, не уехал по назначению, только чтобы дочка его, Машенька, продолжила свое образование и воспитание у Фонвизиных. И каждый свободный час она проводила в беседах с супругами, а в загородных прогулках и пикниках на реке стала первой помощницей Натальи Дмитриевны.

Сильно тосковала Наталья Дмитриевна по России, тосковала по своим сыновьям, которых она так и не видела с их малолетства. Письма от них, их рассказы на бумаге, их далекие голоса не могли заменить ей живых детей…

Но нет-нет да и вспоминался ей такой горький, такой полный преданности взгляд Ивана Ивановича. И она всегда хотела знать, где он, что с ним, как переносит он каторгу и ссылку, и когда услышала, что Михаил Александрович предложил ему приехать в Тобольск, вдруг покраснела, как девушка, прихватила рукой забившееся сердце и поскорее вышла из комнаты.

«Вчера получил я положительные сведения о том, — писал Фонвизин Пущину в Туринск, — что генерал-губернатор изъявил желание на то, чтобы вы, любезный друг Иван Иванович, приехали в Тобольск на лечение. Но чтобы получить формальное дозволение на это, вам необходимо будет отнестись с просьбою к господину управляющему губернией, председателю Николаю Петровичу Соловьеву о представлении его сиятельству, что болезнь ваша требует непременно врачебных пособий, которых вы в Туринске иметь не можете, и об исходатайствовании вам дозволения прибыть в губернский город. При письме вашем вы приложите свидетельство ваше о болезни вашей от городового или уездного врача. Оно необходимо. Николай Петрович представит вашу просьбу князю. И если вы поспешите присылкою сюда этих бумаг, то недели через три я буду иметь удовольствие обнять вас в Тобольске…»

Пущин не замедлил с бумагами.