Звезда печального счастья

Она вздохнула горестно и недоуменно и поплелась в дом. Там уже суетились портнихи, делая последние стежки на выписанном из Петербурга платье — все платья всегда были велики Наталье: ее стройная тоненькая фигура тонула в кипах материи. Она подчинялась с явной неохотой, с хмурой усмешкой всматривалась в свое отражение в зеркале. Видела там высоконькую тоненькую девушку с копной завитых и уложенных в букли пепельных волос, видела стройную шейку с гордо вскинутой головой, прижатый поясом под самой грудью мягкий волан платья, выглядывавшие из-под широкого подола легонькие бальные туфельки и не понимала еще, как она хороша, как идут к ее пепельным волосам и голубым выпуклым, широко открытым глазам скромные уборы из бирюзы, оплетенные серебряной сеткой, как грациозна и тонка рука, зажатая тяжелым браслетом, как лукаво спускаются в самую нежную впадинку голубые камни, как покачиваются в ушах и отблескивают бирюзовые камешки в оправе из бриллиантов. И думала о том, что одного из этих уборов хватило бы на то, чтобы поправить протекающую крышу старого господского дома, а на браслет можно было бы купить целое стадо коров…

Отец зря бросал деньги на ветер — она не пойдет замуж, ей вовсе не хочется провести жизнь в пустой болтовне и хозяйственных хлопотах, ее больше привлекает монастырская тишина и возможность разговаривать с Богом.

Но она не смела даже заикаться о своих мыслях. Мать, кругленькая, полная, веселая, несмотря ни на что, женщина, старательно наряжала дочку, уверенная в ее неотразимости и красоте, отец души не чаял в Наташе и убивался, что не может ей составить приличную партию в этой глуши, и все мечтал перебраться поближе к Москве, этой хлебосольной столице, чтобы любоваться победами Натали, своей единственной и любимой дочери.

И все эти хлопоты не радовали одну только Наташу. Ей не было дела до новых платьев, до драгоценных уборов и изящных туфелек — она предпочитала тишину и сумрак хмурых аллей сверкавшим огнями залам и со страхом ждала приближающегося вечера…

Глухо топоча по травяным дорожкам подъезда, подкатили к крыльцу первые гости — соседи справа. Кряхтя и постанывая, тяжело вылез из объемистого рыдвана сам помещик — толстый, неуклюжий, в розовой жилетке со следами едва оттертого кофе и невообразимом сюртуке непонятно какого цвета, едва сходящемся на объемистом животе, сухая хмурая и желчная высокая мать и целый выводок дочерей — шесть вертлявых, черномазеньких от двадцати лет и моложе девчонок. Захлопотали слуги, распрягали лошадей, ставили в конюшни, засыпали овса, подкладывали сена. Отец и мать сразу же усадили старших за чайный стол на веранде, а девчонки подхватили Наталью под руки и побежали осматривать старый парк, разбежались по дорожкам, громко аукались и тихонько шушукались, завистливыми взглядами мысленно примеряя на себя ее утреннее, для встречи гостей розовое платье, оглядывали ее стройную фигуру с розой в пепельных волосах и давали себе слово снять фасон ее легкого веселого розового платья…

И началось. Один за другим подкатывали к крыльцу экипажи разных мастей и возрастов — первыми старались приехать гости с дочерьми.

Наталья смотрела на всю эту суету со скукой и недоумением — зачем и кому это нужно — болтать ни о чем, громко перекликаться и делать вид, что чрезвычайно рад гостям, хотя приятнее было бы посидеть и почитать любимую книжку, а то и просто побродить по лугу, собирая неяркие полевые цветы. Но делать нечего — гостей надо было принимать, развлекать беседой, отвечать на глупые вопросы, бегать с девушками по саду и показывать любимые места в самых замшелых беседках…

Стали прибывать гости с молодыми кавалерами разных возрастов. И девицы присмирели, сделались манерными и кокетливыми, исподлобья бросали взгляды на молодых смущенных неуклюжих помещиков, и каждая выбирала себе предмет для обожания.

Наталья казалась себе старой и мудрой — с удивлением глядела на ужимки девиц и их потуги казаться серьезными и воспитанными, но не показывала вида, что видит насквозь все их старания. Как суетлив и беспокоен мир молодых девушек, когда каждая с замиранием сердца ждет хотя бы взгляда, хотя бы слова, а если удастся, и комплимента!

Она холодно и бесстрастно осматривала гостей, стараясь не слишком критически относиться к манерным девицам и смущенным неуклюжим молодым людям. Ей было скучно и несносно!