Звезда пилота

Бентоль вышел из медпункта, прихрамывая и раз за разом сжимая в левой руке тренажер. Держаться прямо было трудно, бок болел, а левая нога ступала тяжело и неуклюже. За четверо суток, что он пролежал на морфоместе в медпункте, рука восстановилась, как и кожа на боку, но Арт все еще заставлял робота оклеивать восстановленные места синими пакетами с регенератором. Впрочем, тренировать руку и ходить он только что разрешил.

Первый сошел с крыльца и, хромая, пошел через дорогу, стараясь не наступать на выжженные черные пятна. Еще недавно на Стике жили два человека, одного из них он знал всю свою жизнь, с другим был едва знаком. Смерть уравняла их, и что-то безвозвратно ушло вместе с ними. После их гибели остались только эти пятна да странная пустота, как будто в жизни не хватало чего-то важного.

После Великих Кавинов, а может быть, астрионов, остались только две пятиметровые бугристые бочки с черными проломами в боках. При свете дня они оказались не черными, а темно-серыми и мягким блеском напоминали Священный Камень аловского Хранителя преданий. Бентоль прикоснулся рукой к гладкой поверхности, на ощупь броня напоминала шлифованную керамику. Посередине каждого округлого выступа виднелись отверстия, закрытые тонкой керамикой с шероховатой поверхностью. Такие же шероховатые заглушки были и во впадинах – именно оттуда ночью бил огонь. В целом это было что-то вроде старинных тяжелых скафандров. Что-то блестело на их округлых спинах. Бентоль взобрался на баррикаду рядом с одним из бывших Великих Кавинов и увидел метровой ширины блестящую полосу, вытянувшуюся вдоль всего скафандра. Больше всего она напоминала солнечную батарею космической энергостанции. А может, ей и была.

Лаборатория в грузовике была открыта, но в ней никто не работал. Из-за дома Трагата поднималась сваренная из композитовых балок катапульта древнеримской конструкции. Новая баррикада перекрывала мост. Захват лежал на старом месте и за три дня успел изрядно зарасти аморфитами. Регдондитовое оружие снова превратилось в скамейку, но теперь было метра на три короче – огонь двух взрывов сжег конец, и срез выглядел точно так же, как торцы срезанных колонн на Нептуне. С другой стороны было снято несколько поперечин – видимо, они стали запасом снарядов для катапульты. Бентоль сел посередине захвата, прислонившись спиной к верхней планке, в таком положении левый бок не болел. Восстановленная рука уже начинала уставать, но он упрямо продолжал жать на тренажер. С высокой стороны захвата сидел Верховер, подняв над микрокомпом крупный мираж. Почему он сидит здесь в разгар работы?

В мираже мелькали яркие золотисто-голубые картинки и слышался голос Лорелеи Данилевской. « Слава увенчала старого героя, подарив ему бессмертную память соратников. Старый витязь безвозвратно и бесповоротно окончил свою полную подвигов жизнь, спасая наследника своего славного имени, старшего сына по крови и духу», – вещала бывшая богиня. Похоже, теперь ее цветистые фильмы посвящались последним событиям. Даже через четверо суток после ночного боя слушать ее пышное многословие было противно.

– Верно сказал Шекспир: «Отдав себя, ты сохранишь навеки себя в созданье новом – человеке», – негромко проговорил вслух Верховер. – Это не только о рождении, это и о смерти тоже.

Местная передача сменилась записью новостей с Земли. Судя по напряженному тону и серьезному лицу ведущего, новости были тоже серьезные. Это была сводка земных новостей за последнюю неделю. Что там случилось, если Верховер ради новостей даже бросил работу? Бентоль разжал усталую руку и сунул тренажер в карман. Передача продолжалась.

– Скончался Президент Союза Северного Полушария Эдвард Уоллес. Ушел из жизни человек, чей путь неразрывно связан с путем, пройденным народом и Отечеством… – чеканил слова ведущий. То, что Уоллес умер, не удивляло – президенту было далеко за сто лет, и его лучшие дни давно прошли. Удивительно было то, что появилось в следующей записи.