Первыми в этой жизни самолеты в военных целях применили, сколь ни странным это может показаться, корейцы. О них они узнали от немцев: какой-то германский авиатор припер им сильно попользованный "Фарман" и предложил его купить за большие деньги. Гёнхо изделие внимательно осмотрел, авиатора внимательно выслушал — да и отправил немца куда подальше. Уж в чем-чем, а в соотношении цен и качества технической продукции корейский вождь разбирался неплохо. Что же до летающих изделий в целом, у Кореи имелись свои старые (если не сказать древние) традиции — как, впрочем, и в Китае — так что изготовить "многоэтажного воздушного змея" с моторчиком для корейских мастеров оказалось делом не очень-то и сложным.
Сам Хон в инженерных науках не преуспел, но вот мой опыт его вдохновил — и несколько человек прошли обучение в европейских институтах. Готовила Корея для себя конечно главным образом инженеров, способных оружие разное делать — но наука-то инженерная пока еще нужды в особо узкой специализации не испытывала, и средний инженер был способен много кое-чего "современного" сделать в весьма различных отраслях технических задач. Поэтому первый самолет корейской разработки оказался довольно — по нынешним меркам — передовым. По крайней мере, я бы не сказал, что современные изделия французов его превосходили.
Напротив, кое в чем именно корейское чудо летающей техники намного обошло европейцев — и, скорее всего, по причине, сколь ни странно, бедности выбора подходящих агрегатов. Например, моторы (а на самолете корейцы поставили их два) использовались автомобильные, от моих грузовиков. Причем — обычные серийные моторы: уже второй год они делались с алюминиевым картером и в принципе самолет поднять уже могли. Поскольку моторы были все равно явно тяжеловаты, пришлось моторную раму делать сварную из стальных труб, а к ним как нельзя более подошла рама всего самолета, тоже изготовленная из своеобразных труб: бамбуковая. Бамбуковый каркас обтягивался даже не тканью, а более привычным (для змеев) материалом — бумагой, и самолет получился очень легким. Баки — изделия на самом деле не очень простые, чего одно свинцевание его изнутри стоит — тоже поставили от грузовика, весьма емкие, и самолет мог висеть в воздухе часов пять. Правда, и летал он небыстро, километров девяносто в час развивал — но ему, собственно, и не надо было: он летал себе потихоньку вокруг острова Чеджу, предупреждая заранее транспорты о том, что японцы собираются приплыть: с самолета-то дымы японских кораблей были видны больше чем за сотню километров.
Поначалу японцы просто ругались своим японским матом в адрес пролетающего "змея с моторчиком", мешающего им потопить вражеские беззащитные транспорты, но довольно скоро ругань сменилась на стрельбу: кто-то из пилотов сообразил, что если кинуть с небес что-то, напоминающее снаряд, то у земли скорость его вряд ли сильно будет отличаться от него же, но выпущенного из пушки. Авиабомбы в корейском исполнении лично у меня вызвали добрый смех и восхищение простотой решения: артиллерийский снаряд просто туго вставлялся в подходящую консервную банку, у которой боковины были вырезаны в виде трех своеобразных стабилизаторов. Очень простое решение — но если по самолету никто не стреляет, то такой "бомбой" оказывается весьма несложно попасть с сотни метров по какому-нибудь миноносцу, что корейские летчики и доказали на практике. А когда стреляют, то несколько сложнее, но все равно с километра тоже можно попасть, причем даже фатальнее: второй попавший снаряд взорвался уже чуть ли не подо дном миноносца. Посмотреть точно не удалось: кораблик потонул. А японцы, слегка поумерив морские нападения, очень плотно занялись средствами ПВО.
И не только японцы. Герр Эрхардт тоже озаботился (или был озабочен) этой проблемой, и французские самолеты, полетевшие на разведку в Германию, были встречены очень неласково: у немцев оказались не только пулеметы подготовлены для стрельбы вверх, но и пушки зенитные появились. А "Рейнметалл" в этой части оказался верен себе: зенитки обеих типов были установлены на бронеавтомобили.
Я об этом неприятном казусе узнал, вывалившись из кабины "У-2", на котором "вывозил" Лунева. Вывалился по той простой причине, что несколько хреновато себя после полета чувствовал. Нет, полеты на поликарповской машине действительно сродни езде на велосипеде: один раз научился и потом никогда не разучишься. Ну я и не разучился, а, напротив, почувствовал себя в воздухе так уверенно, что решим выпендриться и продемонстрировал сидящему в переднем кресле капитану "высший пилотаж". Показал — бочку, мертвую петлю, иммельман, боевой разворот. А потом Лунев, спросив "а можно мне попробовать", показал уже мне — причем показал мать неведомого никому Кузьки: тошно мне стало уже после третьей или четвертой бочки, а после второго иммельмана у меня уже сил не было крикнуть, что пора с этим безобразием завязывать…