Звезда Полынь

«Ланселот» будто прочел мои мысли: голос замолчал, и дисплей исчез. Зато автоматически включился встроенный в шлем ПНВ. Размазанные очертания строений и предметов стали четче, рельефнее. ПНВ был снабжен какими-то фильтрами, и мне сразу стали заметны невидимые аномалии — самые опасные враги сталкера. Они окружали меня со всех сторон, полыхали по обе стороны асфальтированной дороги, ведущей от здания к энергоблокам станции. Одна из них затаилась внутри ржавой прогнившей насквозь «Лады» в нескольких метрах от меня и вытягивала из искореженного кузова свои радужные щупальца. Вновь накатила слабость: идти я не мог и сел на ржавую трубу у обочины. Ноги опять, в который раз за последние часы, стали ватными от противного, непреодолимого страха. Захотелось выпить, но я боялся снять шлем.

Надо перебороть свой страх. И попробовать забыть о том, что случилось со мной пять минут назад. Ксения сама виновата. Она знала, на что идет. Может быть, она и была тем самым тайным осведомителем наемников в СБУ, о котором говорил Батюк. А может, именно она разработала всю эту операцию со «Звездой Полынь». Подставила американца, завела в засаду меня — ради артефакта, ради этих самых «Ланселотов», ради еще чего-то? Или же это Монолит управлял ей, сделал из нее свое орудие?

Так или иначе, она мертва. И Шершень мертв. И Индус. Я единственный, кто так близко подобрался к разгадке. Справлюсь, или порву себе пупок на последнем, финишном рывке?

Эх, Бандура, Бандура! Засранец ты был, прости Господи!

Артефакты. Всему виной проклятые артефакты. И жадность. А Монолит — если он и впрямь существует, этот заключенный в черную «звезду Полынь» сатана, — играет на этой жадности, забирает в плен души. Душу Меченого, душу Бандуры.

Душу Ксении…

Машинально, больше от желания отвлечься от тяжелых мыслей, я полез в контейнер на поясе и достал «Пасхальное яйцо». Артефакт лежал у меня на ладони, я разглядывал его и не мог ответить на вопрос: да что же в нем такого особенного? Почему Меченый в моем видении так желал завладеть им? Почему Бандура отдал его мне? Ведь он мог продать его тому же Бороде и получить неплохие деньги — на Затоне никто никогда не видел такого артефакта. И как он попал к Бандуре — так же, как «Звезда Полынь», с трупа американца, или же он в аномалии его нашел, или… Я чувствовал, что устал от загадок, что мой мозг перегружен ими. А мне так хотелось получить хоть один внятный ответ на вопросы, которые ставила передо мной проклятая Зона.

Наверное, я бы просидел еще час с артефактом в руке, как тот самый принц Гамлет с черепом Йорика, но «Ланселот» опять напомнил о себе. Кибергид что-то сообщал мне, но я не понимал ни слова, и это меня жутко злило. Поднявшись с трубы, я подпрыгнул, чтобы рюкзак поудобнее улегся на спине, взял автомат наизготовку и осторожно двинулся мимо полыхающих аномалий в сторону черневшего в сумерках Саркофага.

Понемногу подкрадывалась усталость. Ноги гудели, хотелось есть, и еще больше хотелось спать. Впереди показалось белое свечение — кажется, это был портал, о котором сказал мне Шершень. Громада Саркофага была прямо передо мной, закрыв половину неба. Счетчики радиации начали потрескивать, женский голос в наушниках что-то заговорил — видимо, предупреждал о высоком излучении. Портал был слева от меня, в дальнем конце маленькой площади, и я направился к нему, обходя сгоревшие ржавые легковушки.

Темные кучи на асфальте перед порталом оказались трупами. Наемники. Один труп был буквально изодран в клочья. Рассматривать и обыскивать их я не стал.

Сначала я услышал громкий, истеричный визг, который хлестанул по моим нервам, как нагайка, заставил обернуться, вскидывая оружие, а миг спустя из-за угла полуразрушенного здания появились они — четыре безобразные, темные туши, похожие на раздутые мохнатые шары на изломанных коленчатых лапах. Передняя плоть была гораздо больше своих товарок, смотрела прямо на меня, и ее глаза горели двумя зелеными огоньками. Другая плоть что-то волокла по асфальту — мне вначале показалось, обрубок дерева. Присмотревшись, я почувствовал тошноту: в челюстях плоти была человеческая нога в армейском ботинке.

Я прицелился в большую плоть. Все четыре твари немедленно остановились и уставились на меня.

— Это он! — раздался в наушниках «Ланселота» тоненький, писклявый голосок. — Это он!

— Это он! — подхватили остальные голоса. — Он один!

От бывалых сталкеров я не раз слышал, что плоти якобы умеют говорить. Причем членораздельно и вполне осмысленно, не как попугай, который всего лишь повторяет бессмысленно заученные фразы, подражая звукам человеческой речи. Но прежде мне не приходилось встречать говорящую плоть, а тут говорили сразу четыре! Их голоса, писклявые, нечеловеческие, прерываемые шумным астматическим дыханием, звучали на редкость мерзко.

— А ну, пошли вон! — крикнул я, целясь в крупную тварь: мне подумалось, что эта плоть как бы за предводителя у остальных. Кончу ее, остальные побоятся нападать. — Брысь!