Звезда светлая и утренняя

— Присядь, Максим. Базарили по-человечески, и добазариться надо по-человечески. — Малхаз пробовал говорить степенно, как, по его мнению, следовало говорить в подобном случае. — Квадрат не мешает делать Савве, что Савве хочется? Какие предъявы к Квадрату? В чем и кому Квадрат отказывает помочь? Максиму нужна помощь? Я Максиму всегда помогу — Максим знает это. Какая тебе помощь нужна?

— Спасибо, Малхаз, — Долото кривился, пряча улыбку. — Ты мне, если к Красавцу попаду, мойку туда загони.

— О чем разговор? Зачем даже просить? Малхаз знает, что надо делать. Павлухе — все загнал и тебе — все загоню: и курево, и мойку, и сушняка пожевать… Даже обидно, что ты беспокоишься…

— Ну, значит, не о чем беспокоиться, — улыбаясь, окончательно поднялся Максим.

— Мужики, — Квадрат играл голосом в раздумчивость. — Может, раз спорняк вышел, сделаем по-путнему: на бумажках и по большинству?

— Оставь, Квадрат, — махнул рукой Савва.

— Пустое, — согласился Долото.

— Тогда — решен-но, — Квадрат надавил голосом, ставя точку.

— Спасибо, Квадрат, — чифирек отменный.

— Отменный-то отменный — жалко, мало.

— Можно еще.

— Ночи мало.

— Ты, Абрек, в медчасть?

— Здесь спать буду. С подъема побегу.

…Слепухин угнездился под одеялом раньше, чем шнырь успел унести оприходованный чаплак и выставить табурет на положняковое ему место — в сквозном проходе.

Шнырю сегодняшний день тоже удачно образовался — вон сколько чая выгреб себе из всех выпитых чаплаков, пожалуй, на пару дней хватит вторяков гонять. Слепухин осознавал, что радость его по поводу миновавшей поры, когда изводился он отсутствием курева или отсутствием вот этих щедро отдаваемых сейчас не кому-то там, а занюханному шнырю вторяков, радость эта чуточку стыдная, неправильная какая-то, но ничего с собой сделать не мог и радовался…

Он блаженно потянулся, охая и выкручиваясь в потяге, проверил плотность одеяла, затыкающего отовсюду его нору, убедился в том, что телогрейка не съехала с одеяла, и закрыл глаза. Мысленно перекрестился, мысленно прошептал «Пусть все будет хорошо» — это все, что осталось в нем на сегодняшний день от ежевечерних заклинаний судьбы, ежевечерних договоров с судьбой. А ведь недавно еще договоры эти были длительными и серьезными и не успокаивался Слепухин, пока не проборматывал все слова, им же и навороченные в попытке предусмотреть все, учесть все возможные напасти и заранее отгородиться от них, загодя предупредить (судьбу? Бога?), что этого вот сюрприза не надо завтра и этого тоже не надо.

Слепухину стало неудобно, что он так вот запанибрата с судьбой, но он сразу представил себе судьбу свою роскошной и чуточку шалой девахой, которая, конечно же, неравнодушна к нему, к Слепухину, и вообще — нормальная подружка, преданная и незлобивая.

С удивлением Слепухин обнаружил, что мягкое облако сна, всегда подхватывающее моментально его измочаленную за день душу, сейчас даже краешком не подплывало еще к нему. Он попробовал выдавить из себя все лишнее, подгоняя поближе хоть перистое какое-нибудь облачко, чтобы упасть в него, растворяясь… поддувал даже, но все было напрасно: вспухающие пузырями стремительные воспоминания, мысли, желания — все это раскрученное карусельно сегодняшней его удачей продолжало вертеться, на прочь отгоняя необходимый сон. Лучше закурить и, неторопливо дымя, успокоиться. Удобно все здесь у Квадрата устроено: предусмотренная дыра в полу с сучком-крышечкой — идеальная пепельница под самой рукой…

— Че не спишь? — Квадрат только укладывался. — Перечифирил с непривычки?

— Какое там!.. Зуб, зараза, ноет…

Все же изумительная у Слепухина реакция, просто звериное какое-то чутье — не сказать ничего, могущего усомнить кого-то в его пружинной правильности. Вот ведь со сном этим: ну, и перечифирил, подумаешь… это еще не косяк, но лучше и от этого «еще не» подальше… Кто же тебе, например, в чем серьезном доверит, если ты собой даже управить не можешь. Сегодня перечифирил, завтра переел… это же все не просто так, а от жадности, от заглотной страсти все захапать немедля… Значит, сам в себя не веришь, значит, и серьезный косяк упороть можешь. А тут вот — зуб ноет, и все в порядке… Надо бы, конечно, что другое сказать — теперь вот накаркаешь, еще и вправду измучаешься зубами…

Нет, не зря Слепухин с первых самых шагов «руки за спину» старательно всовывал себя в жестковатые латы этакого веселого волка, не позволяя расслабиться в более мягкий и не столь напряженный образ. Теперь-то видно, что каждый его шаг здесь — точненько приходился на стрелочную прямую к нынешней удаче. Даже вспомнить смешно, как его размазывали недавно еще отчаянье и сомнения…

Уже то одно, что загремел Слепухин не по какой-то там плевой статье, а за мошенничество, — это одно определило его здесь (впрочем, статья-статьей, но если сам пролопушишь — никакая статья не прикроет).