Звезда светлая и утренняя

Романтик понравился Слепухину больше, хоть и ошпарил неожиданно расплывшимися на весь глаз шальными зрачками. Не было ни земли этой, ни лопаты — он жил вперед, изживая всю малость отпущенного ему запаса души. Жил он после звонка и до конца под щедрым солнцем кавказского пляжа — загорелый, мускулистый, в суете красивых и холеных тел. Там он не только жил, но и работал, потому что после этого всего никто ни к какой иной работе его уже не приставит. Романтик пристально высматривал среди отдыхающих одинокого командировочного лопуха с приличным лаптем бумажника и, выждав необходимое (а ждать он умел, чему иному — нет, но ждать его научили), главное — выждав, подплывал к нему в море и увлекал дальше (плавать романтик тоже умел — потому и выбрал на будущее такую вот жизнь). Утопить дурика — дело плевое, не булькнет даже, но вот как потом упрятывать? Что-то надо привязать и, значит, брать с собой свинцовые грузы, а лучше всего мастерить сразу пояса из свинцовых пластин — на плавках даже красиво, и никто не допрет, а потом пояс этот на лопухе застегнуть — и готово. Вечер в ресторане, конечно — ух… здесь романтик начинал задыхаться и побыстрее выворачивался к деловым соображениям. Ночью пояса сооружать — живи да радуйся!..

Слепухин и ему посочувствовал, увидев, как расслабившись от месяца красивой жизни, потеряв ярость, которая большей частью по этим же траншеям и расплескается (хотя и из них же вспенивается сейчас) в синем сказочном мире, Романтик позволит себя утопить как слепого котенка… Да и то ведь надо отметить, что перепивший накануне Романтик ошибочно наметил в лопухи туземца, выдолбленного в этих же траншеях…

Беззвучно мелькала лопата, беззвучно опускался и поднимался лом. Только Слепухинское дыхание хрипло раздирало кисею мелкой снежной завеси. Слепухин раздумывал, куда направиться дальше, чтобы не торкаться попусту и извлекать максимальную пользу своему замыслу.

Из-за сугроба, упрятавшего груду кирпича, высунулся грязнючий шкварной и поманил Слепухина за собой. Может, это судьба посылает ему проводника? Шкварной все время обгонял Слепухина и, дождавшись, пока он приблизится, припускал дальше до какого-нибудь следующего укрытия. Они миновали задами столовую — у Слепухина закружилась голова от гнилостного запаха вокруг, и обогнули барак расконвойников — теперь-то было понятно, куда тащит его крысиными перебежками юркий провожатый.

Кислый запах отходов облеплял Слепухина с каждым шагом. Низенькое дощатое строение распласталось на непроходимо грязной земле, где и снег-то не угадывался вовсе. Слепухин протопал валенками, выбирая места, надежно схваченные морозом, и следом за проводником внырнул в хлипкий тамбур. Когда-то этот свинарник (а именно в свинарнике оказался Слепухин) стоял на земле, но постепенно обрастая мусором и отходами, как бы погружался в землю, вернее, в выгребаемую из него же грязь и теперь уже казался землянкой.

Далеко впереди в мутноватой непроглядности манила теплом живая возня, но Слепухина его провожатый подтолкнул к закуточку у самой двери, к клетушке, выгороженной, видимо, для содержания какого-нибудь особо авторитетного борова.

В клетушке на низко установленной старой двери, снятой с петель какого-то барака, сидел лешачий уродина. Глаза, независимые от сознания Слепухина, норовили ускользнуть в сторону — лишь бы не видеть невозможного, будто все из той же засаленной телогрейки наискось выкроенного лица.

Ни слова не сказал Слепухину глав-петух зоны — пригласил только присесть рядом, что Слепухин и сделал, не прекращая блуждать лабиринтами еще одного замкнутого мирка, где правил этот король обиженных, пахан омертвевших заживо.

Между всем зоновским мирком и этим, упрятанным в нем, не змеилась ограда из колючек или камней, но невидимая, сотканная презрением и страхом с одной стороны, ненавистью и страхом — с другой, оказывалось даже более непроницаема, чем каменная. За каменную и заглянуть можно, и перекричать — здесь же само любопытство к мутному копошению в царстве обиженных могло быть наказано низвержением туда.

Слепухина не удивляло общее устройство владений глав-петуха: именно таким оно и должно было быть, именно такое и могли только вылепить уродцы-слепухины, очутившись здесь. Иерархия тут была куда сложнее, чем в объемлющем мире зоны (но и та, в свою очередь, много подвижнее и сложнее, чем в том мире, где разместились сами зоны, и не в этом ли секрет прочности созданного слепухинского кошмара?).