Звезда светлая и утренняя

Разве возможно Слепухину зашквариться совместной едой с петухами? Ведь именно Слепухин — автор всего этого кошмара, а автор волен как ему вздумается вмешиваться в игру разных там занятых в эпизодах паханов и прочих слепухиных. Да и вообще, какое ему дело до этого ошибочно сооруженного мира?! Это все — брак, печально, конечно, но — брак, и должно ему рассыпаться, исчезнуть, развеяться… Почти нащупан уже секрет слепухинского мироустройства, а дальше — выход, дальше — его путь, и, кстати говоря, неплохо бы запастись для этого пути свиными ушами и хвостами — мало весит и хорошо сохраняется в дороге.

— Так что вчера-то было? — попробовал еще раз тыкнуть пахан. — Ты ешь себе и рассказывай…

Нет, и вправду ошибся Слепухин: недоумок король этот… так вот и держат они всех в страхе потому, что — издали, а глянь на него вблизи — дурухан дуруханом… И самое глупое в вопросе его, самое с головой его выдающее — это понятие мифическое «вчера». Нету ведь никакого вчера — объяснить ему, что ли?.. Ну прямо как прагматик тот с ломом — посчитай до стольких-то там тысяч, и обед дадут… Это только в цирках псам дрессированным обеды дают за никчемушные умения — посчитай или пролай слово «вчера». Нету ни вчера, ни завтра — если и есть что-то — это всегдашнее сегодня. Когда ты, конечно, своей жизнью живешь, своей дорогой идешь. А вот если свернул, закрутился в задумках — тут перерыв, тут, может, и есть это вчера — то самое место, с которого свернул… Тогда, выходит, вчера было и у Слепухина. Была лихорадочная любовь к потаскушке Оленьке, был костер в ночном лесу, Слепухин, высматривающий из-за деревьев… А что было потом? Да ничего не было, ни-че-го, только каждую минуту вышпокивал Слепухин своими однобокими фантазиями, мечтами, злобами или еще чем какого-то недоделанного слепухина — вон уже сколько нашпокал их, и живут себе, не тают, хоть и из фантазий одних выдутые или из другого столь же непрочного матерьяла… В какую-то совсем кошмарную ночь выдул и этого упыря, который корчит из себя черт-те что, а на самом деле из одного только липкого слепухинского страха сплетен… Может, объяснить ему все популярненько? врезать спокойненько так между глаз правду о том, кто он? и откуда? и что такое «вчера»?.. А что, если как в сказке — вся прочность, которой его недоделки сляпали свою жизнь, от одного только правдивого слова и рассыплется?.. Нет, вряд ли — надежно сляпали, на века… Не стоит себя выдавать, а то и не выбраться отсюда… Может, на самом-то деле его и проверяют — знает ли он свою роль во всей этой круговерти или не знает еще? Может, они и дают Слепухину жить и шпокать им дальше пополнение, пока он не догадывается ни о чем, а поймут, что догадался, — сразу в расход, чтобы не разрушил их постройку? Нет, вроде не сходится: ведь если его в расход — все само рассыплется… Неважно, главное при любом раскладе — не выдавать себя.

— Молчишь?.. Ну ладно — успокойся пока, а потом у меня к тебе будет предложеньице… Ты и не представляешь, как с твоими способностями и с моим опытом мы можем все здесь завернуть!.. — пахан залоснился, как бы смазываясь мечтами. — Эх, да и не только здесь… Мы с тобой… мы с тобой, брат…

Слепухин примеривался ко второму уху, с обидой сознавая, что глазами-то съел бы все на этой жаровне, но отвыкший от пищи желудок напрочь разучился умению с пищей этой обращаться. Всего-то и съел одно не очень большое ухо, а желудок задумчиво выжидает, не решив, что в этим ухом дальше делать, и напрочь отказывается принимать следующие, не разобравшись с первым. Можно, конечно, настоять, но потом того и опасайся, что в обиде подгадит брюхо в какой-нибудь ответственный момент…

— Не лезет больше? — заметил пахан терзания гостя. — Не огорчайся — это бывает, это всегда после того, как рванет тебя внутри… Пройдет… Иди отдохни пока в тепле, а за жратву не переживай — это все твое. Отдыхай — потом добазарим.

Слепухин предпочел щедро дарованную пищу забрать сразу, не рассчитывая особенно на постоянство посулов. Он тщательно припрятал в карманах телогрейки и за пазухой все содержимое жаровни и выбрался из клетушки глав-петуха, все еще ощущая его оценивающий взгляд. Пользуясь указаниями давешнего шкварного, Слепухин двинулся вглубь старого барака, толкая впереди себя хрюклый переполох немногочисленных обитателей. У самой дальней стены в настоявшемся тепле слепухин умостился в блаженстве на слежавшейся соломенной подстилке.

Всполошенные соседи быстро утихали, возвращаясь к привычной возне, и Слепухину было приятно, что возня их ни с какой стороны его не цепляет, не требует вздернутой его настороженности.