Звезда Тухачевского

— Раньше мы считали, что оборонная литература — это только литература о войне. Потом мы сказали, что оборонная тема может быть прощупана и в рассказе о социалистическом строительстве. Мы пришли к выводу, что военная тематика может быть прощупана везде и всюду. Но эта правильная установка таит в себе некоторую опасность. Не кажется ли вам, что такого рода расплывчатое определение оборонной тематики слишком удобно для писателей, которые игнорируют военную тематику? Не кажется ли вам, что это определение оставляет лазейку, через которую можно убежать от темы современной Красной Армии?

Мало писать только об одной угрозе войны. Надо писать о нашей силе, о нашей защите, о нашей неминуемой победе. Мы очень медленно пишем и можем не поспеть закончить наши большие и хорошие произведения о Красной Армии.

Досталось тем писателям, которые, по словам одного из ораторов, замечательный материал о гражданской войне, о современной армии замыкают в спичечные коробки узких интимных отношений, и только. Намекая на шедшую тогда в театрах пьесу Афиногенова «Далекое», главный герой которой комкор Малько неизлечимо болен саркомой, этот же оратор доказывал, что было бы чрезвычайно грустно, если бы мы заставляли наших бодрых, здоровых людей говорить о своих болезнях. Почему бы им не говорить о своем великолепном здоровье? Когда мы рисуем образы современных героев, мы должны дать такие характеры, которые будут увлекать читателя и зрителя своей волей, решительностью, мужеством, своим гармоничным здоровьем.

Виссарион Саянов, ленинградский прозаик, призывал в порядке конкурса написать художественные биографии вождей Красной Армии и ее героев.

Были и кающиеся грешники, знавшие, что партия и народ обожают самокритику, особенно когда этой самокритике предаешься не ты лично, а кто-либо другой.

— Вот я, например, — каялся один из таких грешников, прибывший из Крыма, — три года посвятил службе на флоте, а все-таки сочиняю крымские пейзажные стишки. О подводниках, дружба с которыми у меня так сильна, что никто из них, бывая в Севастополе, не проходит мимо моей квартиры, я не написал ни одной строчки!

Незамедлительно прозвучала реплика-вопрос из зала:

— А сколько коньяку вместе выпито?

На что поэт откровенно признавался:

— Не подсчитывал, но что выпили не менее бочки — это не подлежит сомнению! — И без перехода продолжал: — А оборонная песня? Ведь стыдно нам будет, если наша армия между боями опять станет петь «Ах, жура-жура-журавель!» Песня, дорогие сочинители, так же, как и шинель, имеет срок носки. Вы знаете, что Демьянова «Как родная меня мать провожала…» имела долгий срок носки, а «Нас побить, побить хотели…» — короткий. Надо обновлять запас песен. Мы должны создать для армии такие песни, которые вдохновляли бы бойцов в будущей войне!..

На писательском совещании Тухачевский не присутствовал. Ворошилов стал было настаивать, чтобы он принял участие в этом форуме, но Тухачевский наотрез отказался:

— Климент Ефремович, избавьте! Там и Гамарника хватит на всех! Ей-ей, от этих заседательских бдений уже голова трещит, работать некогда.

— Неправильно истолковываешь политику партии, товарищ замнаркома, — нахмурился Ворошилов. — Все, решительно все должно быть мобилизовано в интересах обороны страны! — Он многозначительно посмотрел на Тухачевского, желая понять, как он реагирует на его слова. — Кстати, каково твое мнение о совещании стахановцев-танкистов?

— В целом неплохое совещание, — пожал плечами Тухачевский.

— То-то же, а ты все время твердишь, что мы не придаем значения моторизации армии, танковым частям. Что-то не сводишь ты концы с концами! Мы же не кавалеристов в Москве собрали, а твоих любимых танкистов!

6

Тот навсегда вошедший в историю гражданской войны факт, что Тухачевский в 1920 году не смог взять Варшаву, хотя и стоял со своим войском у самых ее ворот, был не только и не столько сенсацией — трагической для одних и победной для других, — сколько тяжелым ударом по планетарным планам большевистского правительства, а значит, и по планам Ленина. И хотя вождь воспринял этот удар внешне спокойно, не облекая его в степень непоправимой трагедии, в обществе, особенно в военных кругах, поражение Тухачевского под Варшавой муссировалось тем усиленнее, чем все дальше и дальше отодвигалась барьером времени гражданская война. Люди, которые уже с ликованием и торжеством предвкушали, каким вселенским костром в Европе, а может, и во всем мире запылает пролетарская революция, сметающая на своем пути все режимы, которые не совпадают с режимом, установленным большевиками в России, были не просто разочарованы поражением войск Западного фронта, но и панически деморализованы, а потому с бесовским усердием и настырностью искали виновников этой военной катастрофы.