Звезда упала

К тому же про покойную Нину Курочкину и всю её семью она знала немало, Ирина Семёновна ей часто и подробно рассказывала обо всех… В живых уже никого из них не осталось. Так что шансов, что кто-то её уличит, почти не было. Тем более жила теперь Надя в Посадском районе, на другом конце города, там ей выделили комнату. Да и вообще «Курочкин» оказалась фамилия весьма распространённая, в одном Светозерске семей, наверное, пятьдесят, не меньше.

Надя, правда, тревожилась, что Алёша по детской наивности может что-то лишнее сболтнуть. Хотя чего он, такой маленький, может помнить? К тому же говорил он ещё с трудом, речь восстанавливалась медленно. Тоже ведь был контужен, не так, как она, правда, намного легче, но тем не менее.

А потом Ирину Семёновну он, так или иначе, бабушкой звал, так уж у них повелось. Таким образом, всё сходилось.

Сама она на вопросы отвечала охотно и подробно, рассказывала все как есть – в каком полку служила в начале войны, как, будучи уже беременной, приехала мать навестить и как пришлось остаться, а потом всю войну прятаться у соседей на антресолях.

Антресоли эти, кстати, весьма причудливо были сделаны, если не знать, то и совсем незаметные, и в самом деле находились в соседской угловой комнате. Надя туда пару раз заходила, и соседка Валя ей показывала.

Ребёнка же якобы она рожала дома, соседка-акушерка ( опять же правда, была такая, жила этажом ниже! ), помогала.

Сооружая все эти сложные хитросплетения, Надя сама поражалась, как ловко у неё выходит, никогда раньше за собой таких способностей не замечала. А тут всё больше «вспоминала» деталей своей прошлой жизни. Существовала, конечно, опасность, что если кто захочет, тот запросто докопается до её истинной биографии. И в полк запрос могут послать с разными уточнениями, и в училище, но думать об этом совсем не хотелось. Куда более серьёзные дела есть у властей, чем раскапывать всю её подноготную. Если подозрений нет, то кому она нужна?..

На самом деле даже себе Надя боялась признаться, почему идёт на этот, казалось бы, странный, неоправданный риск с переменой личности. Суть же состояла в том, что новое имя и фамилия устраивали её главным образом потому, что таким образом разыскать их с Алёшей становилось почти невозможно.

Причём боялась она совсем не немцев, – чего их было теперь бояться? Она опасалась ближайшей своей подруги Веры Денисовой. Мало ли что там в Дарьино ей может прийти в голову? Может, она сейчас жалеет, локти себе кусает, что отдала ребёнка, хочет вернуть его обратно. А без Алёшеньки для Нади жизни нет, об этом и подумать страшно.

Из-за всего этого она даже не пыталась узнать, жива ли Вера, по-прежнему ли там, в Дарьино, вернулся ли пропавший без вести Миша. Любое напоминание о прежней жизни вызывало у неё ужас, холодели руки, хотелось схватить Алёшу в охапку и бежать куда попало без оглядки.

Пару раз она чуть было не решилась уехать с ним куда-нибудь подальше, совсем в другие края, где никто её не знал, полностью затеряться на просторах родины чудесной, как пелось в известной песне. Но что-то всякий раз останавливало её. Казалось уж совсем стыдным пускаться в бега без особых на то причин. Да и какая за ней вина числится?

И потом, не век же ей прятаться. Рано или поздно ей всё же следует поехать в Дарьино, повидать Веру. Надя почему-то не сомневалась, что она там, никуда не делась. Только не сейчас, конечно, она туда поедет, а когда-нибудь потом, попозже, когда Алёша совсем подрастёт. А пока они поживут Курочкиными. Так спокойнее.

Так что Алёшу она записала Курочкиным Алексеем Николаевичем. В графе «отец» – прочерк. Это, впрочем, никого особо не удивляло, полно было таких анкет сразу после войны.