Звезда волхвов

    Всякий свободный день Егор приходил в Ковчег. На ранней службе людей было немного, и он мог издалека смотреть на Алену. Отец Феодор еще не благословил ее принять постриг, и она оставалась послушницей при обители. Послушник еще может вернуться в мир, и все эти недели и месяцы Егор жил безнадежной надеждой.

   Поздний рассвет разогнал потемки по углам избы. Боязливо и виновато, как подгулявшая женка, скреблась в окно озябшая яблоня. Прежде теплый, светлый, душистый дом напоминал разоренную хорем куриную клеть.

   Пока Севергин сидел в следственном изоляторе, недобрые люди взломали замки по всей усадьбе, вынесли всю домашнюю справу и начисто смели «красный угол» с иконами; словно отсекли у дома питающую пуповину, а без этой нити напрасен всякий начаток, тщетно всякое человечье шевеленье.

   В умывальнике за ночь намерзал лед. Подступили холода, а Егор еще ни разу не протопил избу. Привычная и веселая работа: колка дров, кресенье огня и торжественное поджигание пучка сосновой лучины, казались пустым и ненужным бременем.

   Под тоскливую заплачку ветра в трубе Егор наскоро собрался, постоял, прощально оглядывая избу. Взгляд зацепился за пустую зыбку. Алые кони на ее боках и золотые птицы с женскими ликами еще помнили дорогу в его потерянный рай. Егор рывком снял с крюка колыбель и вышел из дома. С Царева луга он в последний раз оглянулся на избу, ветер выбил колючую слезу, и привиделось Егору, что у крепкой хоромины сломана крыша, и больше не держит крыльев его сосновый Сирин.

   К Покрову каленые морозы вымостили русло Забыти. Еще вчера над ее стремниной дрожала малая слезинка – узкая обреченная полынья, и над Дарьиным Омутищем висел густой сизый туман, но за ночь лед окреп, схватился злее и теперь постукивал под ногой, как кость, и Егор решил срезать путь по молодому льду. Он уже обогнул незамерзающий зрачок Дарьина Омутища, когда лед под ногой предательски прогнулся, осел и разбежался кривыми трещинами. Поверху хлынула темная вода, но Егор все так же шагал вперед, споря с оскаленной пастью омута.

   На востоке, предвещая ясный румяный восход, сияла звезда. Когда-то ее пречистый свет вел трех седых мудрецов к пастушьей пещере, где суждено было родиться сыну человеческому. Эта звезда покачивалась и над его колыбелью. Из всех звезд и ближних планет она была самой родной и любящей. Это ее голубой свет рассыпался над купальскими травами и теплыми водами, над его яростью и юностью. Теперь она вела его через хрупкий лед Забыти.

   Полынья осталась позади. Над Велесовым холмом всходило алое солнце, и в небе над Ковчегом проступил высокий радужный столп: дымчато-прозрачный, как мост, протянутый к погибающим и тонущим в бездне морской. И он, Егор, тоже был взыскан из пучины неусыпными молитвами.

   Озябший звонарь поднялся на колокольню. Перекрестив грудь, взял в руки вервие, раскачал било, и в густом морозном воздухе грянул первый колокольный удар, приветствуя путника с колыбелью в руках.

   По соборной площади, опустив ясные задумчивые глаза, шла молодая послушница. По стройной, сдержанной и величавой поступи он издалека узнал Алену. За ней гуськом, сцепив ручонки, семенили младшие воспитанники Ковчега. Пряча взгляд, она хотела проскользнуть мимо, но шестеро ребятишек сбились с шага и, окружив Егора, с любопытством уставились на расписную зыбку в его руках. Они тянули ручонки и гладили алых коней, и Алена впервые за месяцы разлуки подняла ярко сияющие глаза.

   Расходившийся звонарь веселей рванул било, и проснувшийся колокол заговорил, зарокотал, рассыпая по округе ликующие трели...

* * *

   Ранняя зима завалила снегами, завьюжила метелями и словно набело спеленала раны памяти, но не суждено было Егору испытать счастливое забвение. Однажды вечером в маленьком флигеле при обители, где жили Севергины, прозвенел поздний звонок мобильного телефона. Незнакомый вежливый голос настаивал на срочной встрече. Дело касалось некой организации под вывеской Фонда охраны памятников и культурного наследия.

   Штаб-квартира Фонда располагалась в старинном особняке с геральдическими львами у входа и рыцарским гербом на фронтоне. На гранитном щите над входом можно было разглядеть ромб, напоминающий руну «инг» в орнаменте из дубовых листьев и священное копье, устремленное в небо.

   Заинтригованный Егор поднялся по мраморной лестнице, но в кабинете, куда его направил бравый вахтер, все оказалось обыденным и старомодным: полированный стол, стопка бумаг и папок, несколько телефонов на стене – парадный портрет бывшего резидента российской разведки в Германии. Шторы были задернуты. Хозяин кабинета безликой тенью горбился у экрана монитора и меланхолично насвистывал что-то из классики. Он кивнул и выключил монитор, продолжая насвистывать уже мажорнее и оптимистичнее.

   – Здравствуйте, лейтенант Севергин! – представился Егор.

   Силуэт показался Егору смутно знакомым, но боец невидимого фронта явно желал остаться в тени.

   – Прошу садиться, герр майор, – сказал он с резким немецким акцентом.