Звезда Волошина

– А ты подумай, когда мне снова отправлять, когда ждать, как? Ты подумай, не думал он. Ты вообще думаешь когда-нибудь, о нас, например, или только о себе, только о своей службе, о бойцах своих, а мы есть в твоей жизни? – Татьяна говорила резко, как молотком по гвоздям.

Такого от своей мягкой и покладистой жены Волошин не ожидал.

– Ты чего, Тань, ты же сама офицер, понимаешь, служба есть служба.

– Да я-то понимаю, и службу свою исполняю, подшиваю бумажки, в сейф складываю, сроки соблюдаю. А ты? Тебя кто гонит в эти командировки? Пятый десяток разменял, не навоевался, не наигрался в войну. Белый уже весь, а всё надо, не уймёшься никак. Для тебя тут дел нету? Кого ты там защищаешь? А кто нас защитит тут? Думал об этом.

– Вас что, обидел кто? – Волошин не мог понять такого поворота событий.

– Да никто нас не обижал, не в том дело. Устала я, устала и вымоталась вся. Ждать, бояться, переживать, ночей не спать устала. Это вам там хорошо, привыкли, скачете по своим горам, как козлы.

– За козлов ответишь, – попытался пошутить Волошин. Татьяна шутку не приняла.

– Отвечу, я за всё отвечу, а вот ты мне ответь, ты знаешь, как на каждый звонок подпрыгивать, как домой бежать с работы быстрей, новости посмотреть, как письма ждать и получать бояться, знаешь? А когда машину вашу подорвали, знаешь, сколько я успокоительного выпила, а уснуть всё равно не могла?

– Это не нашу, это СОБРов.

– А мне кто об этом сказал? Мы из новостей узнали, что машина наша. На работе неделю телефон разрывался, об этом ты знаешь, думал? Славка твой там, Серёга в училище, офицером будет, тоже туда?

– Таня, не дави на мозоль.

– Мозоль, говоришь, да у меня вся душа – мозоль, куда ни прикоснись – везде больно. В общем, так, Волошин, я долго думала, долго и трудно, пора тебе делать выбор, или война, или семья. Нет больше другого выбора, нет и быть не может, не тот у нас уже возраст, чтобы сердце друг другу рвать. Такой мой тебе сказ.

– Покурю пойду, – Волошин взял сигареты и вышел на площадку.

Закурил. Мысли в голове скакали, как сумасшедшие, с одного на другое.

«Хорошо, что ещё не знает, что мы в другой машине ехали. И про Славку зря я ей рассказал, лишнее расстройство. Вон как прорвало, прямо битву при Ватерлоо мне устроила, долго копила, вот и выплеснула. А с другой стороны, я больше и не собирался никуда ехать, хотя после каждой командировки так думал, потом ехал всё равно. Может, правда, пора завязывать, права Татьяна, пятый десяток, не те годы».

По лестнице поднимается сосед сверху:

– О, здорово, Петрович, с возвращением!

– Здорово, спасибо!

– Ну, как там, в тёплых краях? У нас вон, снегу по уши, а там, небось, и нету.

– Нормально там, и снегу нету.

Сосед, поняв, что к разговору Волошин не расположен, пошлёпал дальше.

«Нет, а всё же права, наверное, Татьяна. Что мы знаем, как им тут без нас? Я – солдат, а что-то как узнал, что Славка на войне, места себе не находил, а тут женщина, – продолжал свои мысли Волошин. – Точно права, не поеду больше никуда, да и вообще, пора на пенсию. Домик надо ремонтировать, огород, курочек завести, а может, и кроликов. Выслуги-то лет тридцать со всеми льготами наберётся, хватит».

Затушив третий окурок в консервной банке, стоящей на подоконнике, Волошин вернулся в квартиру:

– Всё, Тань, решил, твоя победа в этом бою, больше никуда не еду. Будем дом ремонтировать, лето скоро, хватит на самом деле.

Татьяна впервые с момента встречи улыбнулась, уж кто-кто, а она-то знала, раз сказал, значит, решил, так и будет.

Через два года Волошин ушёл на пенсию, всё-таки обычная служба, без командировок, была пресновата. А ещё через два года у Волошиных родился сын, маленький непоседыш. Значит, всё правильно, значит, жизнь продолжается, и свой последний бой Волошин проиграл не зря.

Мультики

Маленькая колонна втянулась в ущелье полностью. Волошин, сидевший на второй броне, оглянулся: за двумя «Уралами» и уазиком БТР с бойцами. Шесть единиц техники, два отделения сопровождения, в крытых брезентом машинах – новый отряд, руководство – в уазике. Всё, как всегда, только дорога почему-то незнакомая, ущелье тёмное, узкое, как щель, солнце здесь, похоже, появляется на пару часов в день, не больше. Скорее бы уж закончилось, Волошин снова повернулся вперёд. Что за бред? Прямо перед колонной, посреди дороги, стояла пушка. Маленькая, на каких-то мотоциклетных колёсиках, похожая на сорокапятку из фильмов про войну. Вокруг столпились с десяток бородатых моджахедов в длинных белых рубахах-пируханах и шапках-пуштунках. Они ничего не делали, просто стояли и улыбались. Беззвучный выстрел, пушка выплюнула пламя, и головной БТР медленно скатился в пропасть вместе с сидящими на броне.

Волошин спрыгнул на ходу и перекатился за камень. А пушка уже стреляла, не переставая, как пулемёт. Взрывов не было, просто машины и БТРы съезжали в пропасть, в полной тишине, вместе с бойцами. И вот на дороге они уже одни, афганские моджахеды с сорокапяткой и Волошин. Ствол пушки начал рыскать вверх-вниз, по сторонам, выискивая новую цель.