Звезда заводской многотиражки 2

Антонина Иосифовна смотрела на меня с некоторым даже изумлением. Ну конечно, она ни разу не слышала от меня подобной демагогии. Стиль общения в редакции гораздо более неформальный и свободный. Но здесь было неподходящее место, чтобы шутить шуточки насчет лишнего веса или флиртовать с дамочкой, которая явно спрятала косу где-то за красным знаменем за ее спиной. Во всяком случае, еще не сейчас. Еще не время. В идеологических спорах побеждает тот, у кого лучше подвешен язык. А на свой я не жаловался. Ни в одном из смыслов.

— Если бы вы так и написали, то к вам не было бы никаких претензий! — отрезал парторг. — Но давайте посмотрим на ваше, так называемое, творчество…

Он снова взял очки и водрузил их на нос.

— Так… — протянул он язвительно. — Вот тут у нас есть про пятнадцать лет… А дальше? Где про ответственность? Про дисциплину? Что тут у нас? «Я была совсем разбита, денег не хватало, было очень трудно. Я плакала каждый вечер над детской кроваткой…» Или вот это еще. «А вы когда-нибудь ходили на свидание на недостроенный мост? На рассвете, когда тишину нарушает только задорный птичий щебет?» Свидание? Вы вообще понимаете, о чем пишете? Какое может быть свидание, она что, студентка культпросветучилища?! Вы заняли четверть полосы, да еще и с фотографией на какую-то сопливую мелодраму! В заводской многотиражке! Чему вы учите рабочих? Распускать нюни? Или мечтать о букетиках? И он еще призывает писать письма в газету и делиться историями из своей личной жизни! И обещаете их публиковать, немыслимо! Во что вы собираетесь превратиться?

Я молчал. На самом деле, у меня было, что ответить. Идеологическое оправдание мелодрамы я придумал еще до того, как затеял это все. Но мне не хотелось подрезать скандал на самом старте. Пусть накаляются, орут, доводят все до абсурда. Да будет хайп, так сказать. Правда, они этого слова не знают.

Чтобы подбросить дровишек в разгорающийся пожар, я опустил глаза в пол. Виновато повесил голову, можно сказать.

И парторг вызов принял. Он разошелся не на шутку, даже попытался встать, но уперся животом в стол и ограничился только тем, что поставил перед собой руки. Он взывал к моей ответственности, предрекал жалкое будущее, если я продолжу работать в том же ключе, рассказывал, чего им стоило не снять новогодний номер с печати, когда они прочитали «эту мерзость». Нда, мужик, это ты еще мерзости не читал… У тебя все впереди. Криволапов, Криволапов… Лица его я точно не видел, а вот фамилию точно слышал. Кажется, он фигурировал в каком-то газетном скандале. Стал едва ли не первой жертвой гласности. Хотя, может я ошибаюсь, в те годы на страницы газет хлынула масса всяких разоблачений и изобличений. Хотя жаль, что подробностей не помню… Вдруг там было что-то реально стыдное, вроде свиданий с юными нимфами прямо в приемной горкома партии… Хотя он чуть раньше попал в жернова прессы, чем секс-скандалы вошли в моду. Значит было что-то про взятки и использование положения в личных целях.

Потом он начал выдыхаться. Лицо его покраснело, лоб покрылся потом. Он все чаще стал делать паузы, чтобы отдышаться. Достал из кармана носовой платок и промокнул лоб. Вторая скрипка этого ансамбля, безымянный партиец, красноречием парторга не обладал. Но подыгрывал исправно. Подтяфкивал в те моменты, когда замолкал главный. Но я ждал выступления Катерины Сергеевны. Она же тоже явно должна взять слово. Но она почему-то молчала. И чем больше клеймили меня за разведенные в газете сопли двое мужиков, тем задумчивее становилось выражение ее сурового лица. Она молча пододвинул к себе газету, и я обратил внимание на ее тощие кисти. На безымянном пальце правой руки тускло блеснул ободок золотого кольца. Замужем. Вот как.

Разглядывая лица партийных лидеров завода я грустно размышлял о том, что вообще-то сама по себе идея социализма-коммунизма не так уж и плоха. Что могло ведь у нас быть светлое будущее, как, например, у Стругацких в книгах про Полдень. Или как у Ефремова в «Туманности Андромеды». С людьми счастливыми, щедрыми, трудолюбивыми, готовыми прийти на помощь. Развитыми физически и духовно. Но все сломалось об вот таких вот недалеких и мелочных жирдяев с синдромом вахтера, присосавшихся к общей кормушке. Общее — значит ничье…

На особо едкой фразе изо рта Вадима Сергеевича выплеснулась слюна и повисла на губе. Его толстая шея покрылась красными пятнами. Тошнотное зрелище… Как, вот как тот парень с горящими глазами с фотографии превратился в эту колышущуюся гору жира, еще больше раздувающуюся от осознания своей важности?

Пока я все это про себя думал и переводил взгляды с парторга на его подпевалу, а потом на неожиданно молчаливую и ссутулившуюся еще больше, чем обычно, Катерину Дмитиевну, принимая в свой на свою опущенную голову тонны обличений и обвинений, то как-то совсем забыл про стоящую рядом со мной Антонину Иосифовну. А зря…