Звезда заводской многотиражки 4 (СИ)

День тянулся жутко медленно. ЭсЭс сидел на своем стуле, как приколоченный, никаких разговоров при нем вести не хотелось, стрелки часов будто застыли на одном месте. К обеду я выполнил все задания из списка, но класть их на стол редактору не спешил. Просто сидел и рисовал в блокноте разные ножики. С шипами, узорами и прочими декоративными элементами. Наслаждался, можно сказать, своим художественным даром. И с тоской думал о том, как легко, оказывается, превратить рабочее место мечты в каторгу. Потому что безделье меня утомляло ничуть не меньше, чем активная деятельность, а где-то даже больше.

Перед самым обедом в редакцию пришла Галя. Я встрепенулся, было, думал, что она ко мне. Но она бодро так, строевым шагом практически, прошагала мимо моего стола и встала по стойке смирно перед ЭсЭсом.

— Вот, я тут составила список, который вы просили, — сообщила она и положила на ним перед стол лист бумаги. — И спасибо за ваши рекомендации по мероприятиям, мы обсудили их с ребятами и будем в ближайшее время претворять в жизнь.

— Я рад, что мы нашли общий язык, Галина, — ЭсЭс сказал это с выражением лица питона, только что заглотившего вкусную свежемороженую мышь. — Надеюсь и в дальнейшем на ваше сотрудничество.

— Конечно, Сергей Семегович! — радостно ответила она. Ее рука дернулась, как будто она пыталась вскинуть ее в пионерском салюте.

Она вышла из редакции, на меня даже не взглянув. Я проводил ее задумчивым взглядом и почувствовал укол досады. Вот же черт, стоило чуть-чуть упустить из виду свою комсомольскую активность... Зато Гале, похоже, наш новый редактор пришелся по душе. Можно приносить рапорты и получать за это сахарок. Не то, что с Антониной Иосифовной, ироничной и как будто не от мира сего.

Я заметил, что пальцы правой руки сжались в кулак. Злюсь. Лочгично. Надо возвращать утраченные позиции, а для этого требуется некоторая свобода передвижений. Которой у меня сейчас по техническим причинам нет... Хотя...

Я снова потянул из пачки лист писчей бумаги. Говорить я не могу, зато могу писать. А значит...

Я вернул на место подшивку прошлогодней газеты и взял оттуда том за семьдесят седьмой. Случайным образом. Нужны были примеры. Примеры задорных и звонких заводских комсомольских мероприятий, про которые газета писала раньше.

Не знаю уж, как это работает, но почему-то по подшивкам старой прессы всегда создается впечатление, что раньше все было веселее, активнее и круче. Трава зеленее, небо голубее, активисты активнее... Так что сейчас надо включить весь свой креатив и сочинить злободневное и актуальное мероприятие, проект которого и внести на рассмотрение заседания комитета комсомола...

— Иван, ты обедать идешь? — голос Даши над моим плечом вырвал меня из изучения разнообразных «судов над прогульщиками», «международных прений» и «битв за выполнение плана». Я вернулся в реальность и осмотрелся. Надо же, я пропустил момент, когда ЭсЭс встал и вышел. В редакции остались только мы трое.

— Эдик, я все хотел тебя спросить... — я захлопнул подшивку. От старых страниц газеты в солнечном луче разлетелись невесомые пылинки. — Как он тебя убедил постричься?

— Сказал, что уволит, если я этого не сделаю, — буркнул Эдик и насупился. — Дарье проще, уволят отсюда — уйдет в «Молодежку». А меня не возьмут, потому что...

— Ничего себе, проще! — возмутилась Даша.

— Извини, — грустно сказал Эдик.

— Да ладно... — Даша вздохнула. — Если так и дальше пойдет, я сама через неделю захочу уволиться.

— А почему тебя не возьмут м «Молодежку»? — спросил я.

— Нипочму, — огрызнулся Эдик. Ясно. Дальше можно не расспрашивать. Где-то накосорезил наш Эдичка, судя по лицу, дело явно на личном конфликте замешано.

— Ладно, вы пока идите в столовку, я забегу в бухгалтерию и вас догоню, — сказал я и хлопнул Эдика по плечу. Все еще стараясь смотреть в сторону, чтобы не видеть его стриженую голову и костюм.

Антонина Иосифовна сидела за самым дальним столиком. Перед ней лежала развернутая газета, стояла чашка с недопитым чаем и блюдце с надкусанной «корзиночкой». Выглядела она не очень хорошо. Под глазами — темные тени, будто она или мало спала, или много плакала, а скорее всего и то, и другое.

— Добрый вечер, Антонина Иосифовна, — сказал я, усаживаясь напротив нее. — Я надеялся, что приду раньше вас.

— Ничего, — бледные губы бывшей главной редакторши дрогнули, обозначив улыбку. — Я пришла заранее. Все равно было нечем себя занять.

Хотелось сразу же насесть на нее с расспросами, о том, что случилось. Но я прикусил язык. Невежливо. По ее виду и так понятно, что ничего хорошего.

Так что я начал с того, что сходил к раздаче, заказал себе бутерброд с котлетой и салат винегрет. Я все-таки был после работы, обед уже давно переварился, так что это был мой ужин. Подумав, взял еще стакан томатного сока. Чай в кулинарии очень часто делали сразу сладким, а кофе... ну да, кофе — это вообще моя главная пока что боль в Советском Союзе.