Звезда заводской многотиражки (СИ)

Ну что ж, можно меня поздравить с первым полноценным рабочим днем. Сегодня я составил дайджест из архива газеты о событиях двадцатилетней давности. По заданию Антонины Иосифовны, разумеется. Напомнил, как в шестидесятом году шинный завод был объявлен ударной комсомольской стройкой, и как молодежь всей страны, в едином порыве, превратила долгострой, тянущийся еще с тридцатых годов, в процветающее и передовое предприятие. Зубы немного вязли в карамельном героизме, но сейчас меня это даже радовало. Ну и честно работал, как самый молодой, на должности «принеси-подай-сходи за чаем». Молодой на побегушках — это святое. Даже качать права и упрекать в дискриминации не хотелось.

Мо-ло-дой.

Мог ли я представить, что мне случится пережить такое еще раз?

Я вышел из троллейбуса на остановку раньше. Окрестности надо было исследовать, для долгих прогулок у меня не было подходящей одежды и обуви, приходилось идти на сделку с самим собой. Зато добычей стал отличный хлебный магазин, в котором я даже не поленился отстоять очередь, чтобы купить полбулки серого за восемь копеек и рогалик за пять копеек. Милота такая. Батоны, буханки, сайки и круглые лежали на деревянных полках. И их можно было тыкать двузубой вилкой, болтавшейся на гвозде на веревочке. Рогалик сунул в карман, а от серого отгрыз по дороге корочку. Мама за такое всегда ругала, но теперь же я взрослый! И могу позволить себе грызть хлеб, сколько хочу.

До кулинарии за перекрестком я не пошел, решил, что пожрать я могу и в столовой в общаге. Не уверен, что моей зарплаты хватит, чтобы все время так питаться, но сегодня можно. Первый рабочий день все-таки. Почти на самом подходе к общаге обнаружился еще один продуктовый магазин. Маленький, на два прилавка. Молочный и все остальное. Ассортимент был, как ни странно, чуть ли не лучше, чем в том супермаркете, который я посетил самым первым. Во всяком случае, все необходимое здесь было — макароны, крупы, пакетики с сухими супами, трехлитровые банки соков и солений. Мяса не было. Зато продавалось молоко в треугольных пакетах. Я так умилился на эту упаковку, что чуть было не купил один. Правда, молоко я не люблю. И не пил его толком уже несколько лет, даже в кофе не добавлял.

«Кстати, вот интересно... — думал я, стараясь не поскользнуться на ступенях крыльца общаги. — А вот вкусовые пристрастия — они вообще у нас где? Если, например, я, Жан Михалыч, молоко терпеть не могу и никогда не любил, признавал только как необходимое зло, если кофе ну совсем уж тошнотно-кислый, то значит ли это, что Ивану Алексеичу, в чьем теле я нахожусь, оно тоже будет невкусным?»

Устроить себе гастротур и сравнить ожидание-реальность?

Я шагнул в теплый холл общаги, и первое, что услышал, был голос Анны Аркадьевны, делающей внушение тщедушному мужичку.

— Добрый вечер, Анна Аркадьевна, — сказал я, проходя мимо. Она прохладно кивнула, не удостоив меня даже взгляда. Логично. Ноблесс оближ, и все такое. Ну, немного кольнуло, конечно. На мимолетный игривый взгляд могла бы и расщедриться. На радостный крик «Ваня, я ваша навеки!» я даже и не рассчитывал...

На следующий день шефство надо мной взял Эдик, который для начала устроил мне экскурсию по заводу, чтобы я вник в детали производства шин. Правда, больше всего он говорил о себе. Даже когда рассказывал про передовые лучшие в мире шины МИ-166 с металлокордным брекером, большую часть своей пламенной речи он посвятил новенькой и блестящей «пятерке», которую только-только начали выпускать, и о том, как горячо он о ней мечтает. Впрочем, прогулку по цехам завода это все равно не испортило. Так даже было интереснее. Я разглядывал здоровенные бобины корда, слушая трескотню Эдика про то, как ему повезло участвовать в сеансе одновременной игры с самим Анатолием Карповым. Он, конечно же, проиграл в рекордные десять ходов, но каков штрих в биографии, а? Девушки млеют, мужчины жмут руку. Иногда в его речи проскальзывали «шинные» термины, но я, признаться, не особо утруждал себя их запоминанием. Профессиональная привычка — не забивать себе голову лишними подробностями. Если потребуется, то расскажут мне об этом настоящие профессионалы своего дела, а я все запишу и переведу на человеческий язык. Так что смотрел я, в основном, на лица тех, кто стоял за конвейерами, колдовал над пультами станков, смолил беломор в курилках в галереях. Лица были всякие разные — гладкие и юные, покрытые следами прожитых лет, мужские и женские. Они были перемазаны сажей и машинным маслом, чему-то радующиеся и от чего-то грустящие. Они спорили, смеялись, молча сопели и сосредоточенно хмурились.

Временами на меня даже накатывало ощущение, что я попал в какой-то советский пропагандный ролик, настолько все окружающее было похоже на фильм о радостях тяжелого труда на благо Родины. Хорошо поставленного голоса диктора не хватало, вздорный тенорок Эдика как-то не подходил суровому счастью заводских будней.