Звездная мистерия

Юность незаметно миновала. Оказавшись в университете, куда он поступил, чтобы научиться разговаривать с миром, он продолжал свои словесные изыскания. Правда, большей частью они сводились к вольному обращению с энергетикой слов. Он беспардонно ломал и крушил образы, созданные словами и их устоявшимися сочетаниями. Особенно ему нравилось издеваться над штампами и стереотипами, которые складывались годами, в результате теряя не только свой изначальный смысл, но и какой-либо смысл вообще. Кабинет франкофонии, где его вместе с другими студентами пытались обучить французскому языку, он обозвал кабинетом франкофобии. Это название сразу же распространилось по всему учебному заведению, заменив собой настоящее. Лексический минимум он переименовал в лексический максимум. Это понравилось даже преподавателю латыни, так как намного точнее передавало смысл данного понятия для студентов (да и для преподавателей тоже).

Ему навсегда запомнился один случай. Все студенты и преподаватели пользовались пожелтевшими учебниками, выпущенными еще сорок, а то и пятьдесят лет назад. Как правило, все они были написаны одним человеком – профессором по фамилии Гак. Для факультета, на котором он учился, он значил больше, чем Ленин для СССР. Без ссылок на работы Гака на зачетах и экзаменах делать было нечего. Ты мог забыть свое имя, но имя Гака было свято и незабвенно.

И вот, в один из обычных учебных дней, когда "казалось бы, ничто не предвещало" ничего из ряда вон выходящего, перед началом очередной лекции в аудиторию входит декан и говорит: "Занятий не будет. Все – в актовый зал! Там будет встреча с профессором Гаком". И декан быстро уходит. Все просто обомлели. "Как с Гаком? Он – что, жив?" Изумлению публики не было предела. Если бы объявили о визите вечно живого Ленина, эффект был бы намного меньшим. Удивились даже опытные преподаватели: в свое время они тоже учились по книгам Гака. Похоже, профессор был действительно бессмертен, так же, как и его труды. На этот раз в актовый зал стоило сходить, хотя бы для того чтобы убедиться, что все это не розыгрыш и не шутка.

Увидев знаменитого корифея, все были удивлены еще больше. На вид профессору было никак не больше шестидесяти лет. По-видимому, он начал писать свои учебники, как только научился сидеть и держать головку. Однако Гак оказался весьма интересным и живым человеком. На заумный вопрос одного из преподавателей "Почему уважаемый профессор сказал так-то и так-то в такой-то своей работе" Гак спросил: "Простите, в каком году я это сказал?" Преподаватель порылся в старинной книге и уточнил: "В 1973". И тут профессор выдал: "Господи, неужели вы думаете, что я помню все глупости, которые я наговорил за свою долгую жизнь?" Сконфуженный преподаватель утонул в громе студенческих аплодисментов. После этих слов Гака зауважали и полюбили все и по-настоящему. Та историческая встреча навсегда вошла в историю университета и в его собственную память.

Конечно же, он не мог не среагировать на это. После этого выдающегося события, как только кто-то из его товарищей начинал рассказывать какую-то ерунду, он, подняв голову, с возвышенной интонацией, независимо от пола рассказчика, говорил: "Молчи, дура! Я Гака видел!" Со временем это высказывание стало визитной карточкой его факультета.

Вдохновленный бессмертной песней "Гоп-стоп, мы подошли из-за угла", которую его товарищ по общежитию слушал день и ночь, он обозвал его придуманным им словом "гопник". Затем он щедро подарил это слово всему миру, нацарапав на трамвае "Смерть гопникам!" и подписавшись "Неформал". С тех самых пор это слово и появилось в обиходе, а между "гопами" и "неферами" началась непримиримая война, которая кое-где продолжается по сей день.

Во время большого перерыва он вместе с друзьями отправлялся перекусить в столовую, которая находилась на первом этаже. Здесь, между изысканными блюдами дешевой студенческой кухни, обитала интересная повариха. В ширину она была раза в два больше, чем в высоту. Иногда, выбирая какой-нибудь десерт или закуску, от которых в этой столовой оставались только названия, среди тарелок со снедью он вдруг неожиданно обнаруживал голову Терезы. Именно так звали "хозяйку" этого "злачного заведения". Только белый приплюснутый колпак позволял отличить ее от не вполне свежего холодца, стоявшего рядом. Естественно, придуманное им название подошло как нельзя кстати. Через месяц после его обнародования все студенты и учителя отправлялись перекусить ни куда-нибудь, а в "кафе" с гордым названием "У Терезы". Несколько лет спустя, когда чувство глубокой ностальгии внезапно привело его в альма-матер, на стене, выходящей на улицу, он увидел большую вывеску "Café Ches Thérèse". Он даже пожалел, что в свое время не запатентовал это название.