Звездная жатва

Но он вцепился еще крепче. Энни была в шортах и босиком. На жаре пальцы Бобби были липкими, как смола… от его прикосновений нога невыносимо чесалась.

— Бобби, отпусти меня!

Она брыкнулась, чтобы стряхнуть его.

— Энни, — воскликнул он, — перестань!

Теперь ей стало страшно. Она отвела взгляд от синих глубин неба, ферм, зернохранилищ, домов и улиц и направила его вниз, к сточной канаве и мощеному тротуару внизу. Мама уже вынесла мусор. От жары мусорные баки были подернуты легкой рябью.

Энни представила, как Бобби скатывается вниз, увлекая ее за собой.

Она снова брыкнулась, на этот раз сильнее.

Бобби разжал одну руку; его пальцы заскребли по дранке. Она тряхнула ногой еще раз.

— Энни, прекрати.

Его голос был таким спокойным, что она вконец взбесилась.

Энни пнула Бобби и почувствовала, что другая его рука отпустила ее лодыжку. Повернув голову, она на миг успела заметить его удивленное лицо, когда он исчезал за краем крыши.

Подползя к лестнице, она посмотрела вниз и увидела Бобби на мостовой, у мусорных баков. Она смотрела долго, не понимая толком, что случилось. Его голова раскололась, мозг торчал наружу.

Когда Бобби выписали из больницы, ему снова пришлось пользоваться подгузниками, а маме — постоянно их менять.

Однажды она ткнула грязным подгузником в лицо Энни:

— Это ты виновата.

Голова Бобби причудливо сплющилась с одной стороны. Он перестал разговаривать, но при виде Энни всегда отворачивался и зажмуривал глаза.

Через два года мама умерла.

Энни надеялась вернуть расположение отца, выучившись на врача, но он тоже умер, пока она была в колледже.

Она все равно закончила учебу. Бобби отправился в дом инвалидов; чтобы оплачивать его пребывание там, на первых порах хватало отцовского наследства, но эти деньги были не бесконечными. Энни требовался хороший, стабильный доход — как у врача, — чтобы обеспечить Бобби должный присмотр.

Практика далась ей с большим трудом. При виде пациентов с черепно-мозговыми травмами у нее кружилась голова.

Когда она познакомилась с Мэттом Уилером, тот часто рассказывал о своей покойной жене Селесте. Энни ни разу не обмолвилась о Бобби. Бобби был ее тайной. Это мешало им сблизиться, но Энни казалось, что так лучше: пусть их связывает нечто большее, чем дружба, но меньшее, чем любовь. Мэтт испытывал угрызения совести из-за того, что после Селесты полюбил другую. А Энни… Энни сомневалась, что заслуживает любви.

Странники вновь разворошили эти воспоминания, но предложили кое-что взамен: объективность, холодную и очищающую, как горная вода. Способность простить саму себя.

Энни простила Энни спустя полвека.

Но ей нужно было получить еще одно прощение.

Игра в догонялки утомила Бобби, и они решили присесть на тенистой террасе «Веллборна». Энни принесла из кафетерия два стакана лимонада — отличного, терпкого. Они пили его прямо на ступеньках.

— Мы скоро отправимся в путешествие, — сказал Бобби.

Энни решила, что он имеет в виду пациентов «Веллборна».

— Здорово, — сказала она. — К морю?

— Нет. Я говорю о всех нас. Мы все отправляемся в путешествие.

— А. Это путешествие. Да.

— Энни, ты рада?

— Время не пришло. Бобби, придется подождать еще несколько месяцев.

— Пока строится корабль.

— Да.

— Мне надо быстро повзрослеть. — Он качнул головой.

— Зачем спешить?

— Я чувствую себя немного… отсталым.

Энни хотелось сказать «прости!», но голос изменил ей.

— Я набираюсь сил, — похвастался Бобби. — Энни, смотри, что я могу!

Терраса была огорожена деревянными перилами. Не успела Энни открыть рот, как Бобби схватился за перила и забрался на них с руками и ногами… затем распрямился, балансируя, как канатоходец.

Его кости выпирали из свободных джинсов. Раскинутые для равновесия руки напоминали тонкие веточки.

Любой ветерок мог сдуть его.

— Бобби, не надо! — испуганно воскликнула Энни.

— Нет, Энни, смотри!

Бобби сделал два осторожных шага. Он гордо балансировал, радуясь своей новой жизни.

— Бобби, ты поранишься!

— Нет, я…

Но она без раздумий подскочила к нему, обхватила его болезненно тонкую талию и спустила вниз. Бобби оказался легче, чем она ожидала. Как девятилетний мальчишка.

— Энни! Энни, все хорошо!

Бобби обнял ее тонкими руками и прижался изуродованной головой к ее щеке.

— Я знаю, почему ты плачешь, — прошептал он.

Господи, он знал!

— Это было давным-давно, — сказал Бобби. — Мы были детьми. Теперь это уже не важно.

И Энни разрыдалась в объятиях брата. Внутри нее как будто открылось слезохранилище, колодец, в котором пряталось горе — давнее, жаждущее вырваться на свет.

Часть третья. Бабье лето

Глава 19. Всем станциям

Том Киндл решил остаться в Бьюкенене до окончания Мировой серии бейсбольной лиги. Затем… ну, в эти дождливые осенние дни горизонт выглядел особенно манящим.

Мэтту Уилеру идея, похоже, не нравилась.

Киндл шел с ним по пустым коридорам региональной больницы. Несколько люминесцентных ламп перегорели, некоторые мигали, как свечи на ветру. По мнению Киндла, в здании стало жутковато. Кроме Мэтта, никто больше сюда не приходил.

— Буду рад, если вы останетесь, — прямо сказал Мэтт.