Звездное вещество

На этот ее вопрос Величко только сдвигал плечами: что подела­ешь, зеленое яблочко УТС на чистой водородно-литиевой реакции, к которой не придрался бы и напуганный Чернобылем МАГАТЭ, оказа­лось поздним. Брейкивен показали пока только одни "Токамаки". Ко­роткая демонстрационная вспышка тут же и разрушила мощным ней­тронным потоком саму экспериментальную установку. Так чтозолотым и это яблочко станет не скоро. Кстати, ни с того ни с сего на дереве УТС появилась новая завязь – американцы Флейшман и Понс осуществили холодный синтез дейтерия в кристаллической решетке бруска палладия. "Вот такие наши термоядерные дела, Женечка! По­хоже подтверждается моя давняя мысль, что Проблема эта в конечном своем решении покорится только нравственно высоким людям, выше нас..."

"А дети наши как?" – спрашивала она в вечной тревоге о Даше и Маше. И на его уверения, что дочери счастливы, отвечала: "Вечно у тебя все хорошо. Но, говоришь, Машка томится преподаванием в му­зыкальной школе и мечтает попасть в оркестр при театре. Тоже мне мечта – лучше уж преподавать... А Дарья "зависла" между Моспроек-том и студией мультфильмов. Успех двухминутной мультяшки, пусть даже и очень мудрой и гениально нарисованной, все же маловато для нее..." И он отвечал: "Ничего, Женечка, ничего. Все образуется. Вот смогли же мы с Дымовым напечатать в толстом журнале два десятка твоих стихотворений и главу из "Диких яблок". Кстати, отличная у тебя вышла проза. Настоящая проза поэта, прозрачная и глубокая. Как мне приятно бывает видеть в метро людей с "твоим" номером журнала в руках! Всякий раз я мысленно перечитываю твое эссе о спо­собности влюбляться в жизнь, в человека, в работу. О святом праве человеческой души на идеализацию, без которой никогда и ничего в душе не прорастет..."

Так поговорив с Женей, он углублялся на долгие часы в работу. Потом отрывался на минутку и смотрел на пустое место, где когда-то стоял "Рениш", и думал о дочерях. Поразительно, и все же факт: Костя и Игорь стали теперь ему более близкими людьми, чем дочери. Замк­нувшись каждая в своем семейном счастье, они считали стариковской блажью его обидчивые претензии на их дочернее внимание...

Когда он "разменял" свой шестой десяток, его голова как-то враз, как земля, снегом за одну ночь покрытая, сделалась белой. Ко­нечно же, свершилось это не за одну ночь, его голова постепенно из соломенного цвета переходила в серо-голубой, и это его мало занима­ло. Но однажды утром он ахнул. Усы он отпустил позже, когда роди­лись внуки. Так что стал он теперь настоящим степенным дедом.

Как и полагается деду, он уже не вспоминал с прежней резкостью молодые годы, довольствуясь общением с Жениным портретом. Толь­ко иногда, как вот сейчас по дороге с работы, мимолетность выхваты­вала из прошлого ослепительный, живой и горячий клочок, и тогда он задыхался от короткой боли, охватывавшей грудь. Вот она в сквере над речкой с разлетевшимися волосами, раскрасневшаяся, радостная бежит навстречу своим пятилетним дочерям. Присела, обняла, подхва­тила обеих... Схлынула мимолетность. Лишь полыхают, как тогда, в предвечерье осенним золотом клены и липы среди исчерна-зеленых елей. А вот и электричка выползает из зеленого бора. Сейчас он их увидит, настоящих, живых и родных...

Он так любил оживление и бедлам в своей одинокой квартире, когда съезжались обе молодые семьи. Сестры, скучающие друг по дружке в разлуке, такие разные зятья и такие похожие внуки... Но в воскресенье вечером они уезжали. Он провожал их до электрички и возвращался в притихшую, грустно онемевшую квартиру и рассказывал Женечке о посещении, потому что она, без его глаз, со своего акварельного портрета из 63-го года их таких родных не видела. А он, за суетой и многолюдством, не мог подойти к портрету и рассказать ей о них. О, если бы кто-нибудь из них, увидел и услышал эти беседы, точно бы решили, что "дед-того..."

Вскоре после публикации в журнале стихов и прозы Евгении Снежиной "Москва – моя Галактика, Мой Млечный путь – Арбат", получил Величко письмо из Таганрога. С разрешения Юлии Никола­евны Головиной мы приводим его здесь без купюр.

"Саня, здравствуй! Три года назад, когда все наши собирались на 25-летие выпуска, я так ждала твоего приезда. Увы! Я давно хочу тебе написать, да не решаюсь.