Звездное вещество

– Как отдыхается, Александр Николаевич? – услышал я голос директора. – Примите поздравления, ВАК утвердил вашу доктор­скую степень. Мне очень жаль отрывать вас от солнышка, но вам надо срочно приехать. Ваши предложения мне понравились, и я провел работу с генералом Афанасьевым. Теперь мы подключаем к финансированию военных. Что поделаешь, приходится платить свободой за возможность продолжать эту работу. Но решает все равно министр. Нужны очень серьезные обоснования ваших пред­ложений. Приезжайте немедленно, Ваше письмо, вот оно передо мною, говорит, что вы сделаете это с удовольствием. Не правда ли?

Теплоход взвихрил воду вокруг своей кормы и начал медленно отделяться от причала, выдвинутого в море на сваях. Колыхалась про­свеченная солнцем зеленая вода. На краю причала махала мне руками Даша... Но вот ее уже и не различить среди других людей на причале. Дымный шлейф, оставленный над водой бойким белым корабликом, казался таким противоестественным на фоне синевы залива и нежной дымки, окутавшей этот прекрасный Край Голубых Холмов, по-татарски Кок-Тепе-Или, Коктебель – на французский вкус дворян, Си-негория для поэтов и нелепое Планерское чиновников вместо законно­го Планерного крылатых. Множество имен, будто бы данных людьми одному и тому же месту, чтобы уберечь его от косого взгляда судьбы...

Океанская синева подступила к подножию неприступных бастио­нов Карадага. Волнуясь, я увидел издали ту скальную стену, вдоль ко­торой двенадцать лет назад карабкался и плыл, раздумывая о схлопы-вании плазмы. Где в расселинах скал как раз и обитает от веку сама хозяйка-судьба. Кто же, если не она, дала мне на счастье и муку "эффект кнута?... Где-то там и тогда, в бесценном том прошлом, живет Она, еще совсем юная женщина с крылатым взглядом карих своих глаз и с таким нежным, такими любимым именем. Прощай, прощай!..

Я прошел на носовую палубу. Здесь был встречный ветер, но не было чада от выхлопа. Черная вода бежала навстречу и теплоходик лихо, в белую пыль колол ее носом, и ветер подбрасывал брызги. Мое внимание привлекла юная пара. Девушка была загорелая до черноты и отчаянно синеглазая. Она сидела на фальшборте, подобрав под себя босую ногу и полуобняв своего друга. Он же бородатый был, хотя и юный. Его щека, мохнатая и густая, как у медвежонка, была у ее груди. Славно им было вдвоем, счастливо. Вспомнилась мне прогулка с Же­ней на катере в Алупку в такой же вот пронзительной синеве. Эту же самую тайну двоих несли мы тогда в себе. Нет и не может быть в мире ничего выше и прекраснее этой тайны двоих, побеждающих трагизм, изначально заложенный в кратком человеческом существовании. Двое соединяют свои короткие жизни ради продолжения большой общече­ловеческой з своих детях и внуках.

Мысль эта, такая простая и очевидная, приди она в другое время и в другом состоянии души, показалась бы банальной. Но здесь, окра­шенная синевой небес и моря, и словно подкрепленная зримым приме­ром этих юных влюбленных, она порождала в душе какую-то новую веру, взамен ушедшей вместе с Женей три года назад... Ничто не ушло и ничто не утеряно, ведь это было со мной, значит, и есть во мне. И буде т, пока я живу и помню...

В поезде я смотрел из окна в предвечерье на смуглые дали крым­ских пожней, пересеченных серо-голубыми полосами лесопосадок, и мысль о возможности счастья не только для детей моих, но и для себя самого, не казалась больше кощунственной. А то, ради чего я так спешно прервал отпуск, и было моим огромным счастьем.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

На этом кончается рукопись воспоминаний Александра Нико­лаевича Величко. Строки, написанные в октябре 1992 года, останови­лись на 82-м. Судьба подарила ему и "стае" еще одно десятилетие очень интенсивной и плодотворной работы... Шли дни. Бежали меся­цы. Летели годы. Нежданные перемены перепахали до неузнаваемости жизнь страны. Но пока можно было работать, это не пугало. Когда же ушел на академическую работу в вуз профессор Бердышев, и его место занял молодой, выбранный коллективом, директор Козлов, ничего не изменилось в статусе и рабочем режиме лаборатории Величко. Под мощным покровительством генерала Афанасьева "термоядерные вол­ки" продолжали свою охоту за брейкивеном...

Душа Александра Николаевича нарастила защитную кору. Нет, он ничего не забыл, все было с ним. Но Женин портрет уже висел в рамке под стеклом над арабским столом, такой же необходимый, как солнце каждый день. И, как солнце, не требующий ежедневных покло­нений. Вечно молодая и прекрасная. Женя смотрела на своего Саню из 63-го, словно бы спрашивая: "Ну когда же? Когда, наконец, ты мне покажешь солнышко на ладонях?.."