Звездное вещество

На следующий день он поехал к Дмитриеву. Был конец 1991 года. В замусоренной Москве было тоскливо. Дмитриев пыхтел и хмурился, как недоверчивый гурман, пытающийся отличить зернистую икру от искусной белковой имитации. Наконец сказал с нескрываемым огор­чением:

– Видит Бог, Александр Николаевич, я не в силах "выпотрошить" эту вашу идею. Она безупречна, как творение Моцарта. Здесь ни уба­вить, ни прибавить. Поскорее стройте экспериментальную установку. Вы у цели!

...К марту 92-го стало уже совершенно очевидно: финансирова­ния оборонных программ ожидать не приходится. Других источников финансирования работы тоже не было видно. В стране с "поехавшей крышей" никому уже не был нужен компактный и чистый источник даровой энергии, лежащий в эскизных чертежах на столе Величко. Ни единой "железки" сделать уже не удавалось. Механические цеха НИИ и завода переключились на изготовление замков, автозапчастей, садо­вого инвентаря и прочего ширпотреба, чтобы хоть как-то обеспечить рабочих зарплатой... Нешибко богатая до этого, зарплата сотрудни­ков Величко сделалась вообще смехотворной. Один за другим люди стали уходить...

– Пишите монографию, Александр Николаевич, – сказал Козлов, новый директор синявинского НИИ. – Материалы все придется рас­секретить. Я распоряжусь, чтобы вам выделили для этой цели персо­нальный компьютер "Пи Си Эй Ти" – очень удобная вещь. Наши аме­риканские друзья сильно обошли нас в этой области электроники. Но, кажется, вам есть что показать миру в области управляемого термояда, не так ли?

Другого не оставалось. Мы уже знаем, каких душевных мук все это стоило Величко, и только писание мемуаров вывело его из тоски... Но всему приходит конец. Кончилась и эта полоса его жизни.

В воскресенье приехала Даша. Приехала одна, собираясь устро­ить стирку. Взглянула на пустующую великолепную столешницу "арабского скакуна", спросила огорченно:

– Мемуаров али не пишешь больше?

– Нет, Дарьюшка, запал кончился. Да я и монографию закончил. Вся теперь сидит на дискете в компьютере.

– Не боишься, что продадут дискетку за океан?

– Продадут, собаки, для того и рассекретили. Оно вроде бы и не жаль – американцы скорее опубликуют и работу лихо продолжат. Жаль, что продадут задешево. Неужели задумается кто-нибудь, чего нам с "термоядерными волками" это стоило! И ни цента нам с ребята­ми не перепадет, можешь быть уверена.

– Грустно. У Чехова вишневый сад продавали. Сто лет не про­шло – продается яблоневый, в котором и твоя яблонька со зреющим наливным яблочком. Слушай, а этот свой последний секретик, кото­рый в "железках" реализовать не удалось, ты небось тоже выложил, наивная душа?

– Выложил в виде гипотетического проекта с рекомендациями, как это реализовать.

– Ты неисправим, дорогой романтик! Мало тебя учили твои "акулы"? Кстати, давно хочу спросить, как поживает Георгий Ивано­вич Стаднюк? Где Селезнев?

– В свое время, после разгона нашего отдела, министр Стаднюка не позволил сильно обидеть. Нашлось ему местечко в качестве дирек­тора небольшого завода радиоэлектронных субкомпонентов. Стаднюк невезучий: сейчас там все на грани банкротства... Селезнев сперва пропал куда-то. Но в 87-м снова объявился в Синявине, являя собою образец нового мышления. Как оказалось, он успел проучиться в Высшей партийной школе, и был рекомендован обкомом в синявинский НИИ в качестве первого секретаря парткома. То было еще до ухода Бердышева. Но это же стало, как говорили в городе, причиной его ухода. У Козлова наш – Аскольд Васильевич оказался в большой чести. Сейчас он замдиректора по экспорту. Вот он-то и торганет не­дорого нашу работу. Круг замыкается, Дарьюшка.

– А как твои ребята?

– Латников работает в какой-то фирме, клепает программное обеспечение. Бубнов торгует недвижимостью. Серегин ремонтирует видеотехнику. Об остальных почти ничего не знаю.

...Утром в понедельник Даша уехала. Александр Николаевич не­много занемог. Он залег на диване, накрыв ноги пледом. Взял со сто­лика свое "Евангелие от Михаила", синенький томик "Незабудок". Открыл наугад и прочел: "Люди умирают не от старости, а от зрелости". Это пришвинское откровение, ранее целиком принимаемое, теперь что-то непонятно всколыхнуло в нем... Нет, старым он себя не чувствовал, а тем более – зрелым. Не прервись так досадно и глуп главное дело его жизни, как бы еще много он смог! Если чего и недоставало ему по сравнению с молодыми годами, так только остроты ощущений и чувств... Сегодня вот выпал первый снег, и на потолке лежит его белый отсвет, но нет того пьянящего восторга, который раньше дарил первый снег. Позвонил телефон.

– Александр Николаевич, – услышал он голос Козлова, – Вы не могли бы сейчас прийти? У нас гости. Интересуются вашими работа­ми, очень хотят познакомиться лично. Такое имя – Роберт Сандерс -вам что-то говорит, не правда ли?' Вот он здесь, у меня в кабинете.

Когда брился, подумал: "Да, пошел с молотка наш яблоневый сад". Вышел на воздух и понял: зря брюзжал, первый снег хмельно отуманил голову. "Снежочек, – подумалось, – Будто привет от нее!"