Звездные часы и драма «Известий»

По предложению Эльмара мы поехали в ресторан, который держали его земляки из Баку. Два часа, проведенных за хорошей едой и выпивкой, превратились, как водится у газетчиков, собирающихся за столом вне редакций, в очередную производственную летучку. Много раз в этом нестройном разговоре начиналась, прерывалась и снова возобновлялась речь о будущем газеты. Все сходились на том, что ее судьба зависит от того, каким выйдет из кризиса журналистский состав — единым, дружным или расчлененным, когда каждый сам по себе. С какого-то момента мой слух стали резать фразы, делившие нынешний коллектив на хороших и плохих, своих и чужих. Увлекаясь, мои более молодые друзья-коллеги говорили так, будто они уже получили право фильтровать штатное расписание, дошли и до самой его верхушки.

— Гонзу надо убирать, — категорично произнес Яков, и все понимали, что имеется в виду Гонзальез.

— Конечно, — поддержал его Дардыкин. — А потом дойдет очередь и до Галембы. — Кто-то чуть раньше так уже поименовал Голембиовского.

Я откинулся на спинку стула, закрыл глаза, попытался представить, как бы они распорядились мною в мое отсутствие и под какой кличкой. Пока я фантазировал о себе, Агафонов защитил «Галембу»:

— Игорь при любом раскладе должен оставаться на месте.

По кадровому вопросу подавал голос и Эльмар, но со свойственной ему деликатностью никого не увольнял. Мне же хотелось все услышанное обратить в шутку, а она как-то не выстраивалась в уме.

Тем временем над нашим столом уже стал витать чуть ли не лозунг «кто не с нами, тот против нас».

— Гонза предатель, — снова заговорил Яков, — он дал подлые интервью. Его будем убирать. — И вежливый вопрос ко мне:

— Вы как к нему относитесь, Василий Трофимович?

Я отвечал, что мое мнение в редакции известно: Гонзальез — хороший журналист, но никакой бизнесмен. На это Яков сказал:

— Значит, вы с нами.

И тут я, отказавшись от желания шутить, заговорил о том, что меня встревожило появившееся сейчас, за этим столом, предчувствие чего-то очень плохого в известинской жизни, деление на наших и ваших может привести всех нас к состоянию взаимной вражды и ненависти. Подали чай, и опять мы переключились на что-то другое. Когда уходили, Яков сказал мне, что есть идея расставания с Гонзальезом и было бы хорошо, если бы и я принял в этом участие. Я махнул рукой — ладно, мол, на сегодня хватит…

Вернувшись домой, вынул из портфеля экземпляр снятой в редакции ксерокопии статьи в журнале «Эксперт», посвященной отношениям «Известий» с «Лукойлом». К ней подверстана набранная самым мелким шрифтом «Беседа с вице-президентом АО “Редакция газеты «Известия»” Эдуардом Гонзальезом». Еще раз перечитал, чтобы лучше понять, в чем там подлость. Текст произвестинский, разве что вот эти три вопроса — ответа?

— Как вы оцениваете эти события?

— Все это произошло, конечно же, из-за публикации. Я только знаю, что Алекперов расстроился, прочитав перепечатку из газеты «Монд». И правильно сделал.

— А каково ваше отношение к этой публикации?

— Я считаю, что не надо было перепечатывать без комментариев, без дополнительного расследования, без какого-то наведения справок. Незачем было печатать. Но здесь я хотел бы подчеркнуть, что та оценка, которую я высказал по поводу публикации, — это, безусловно, моя личная оценка — как человека, который в принципе не вмешивается в процесс формирования газеты.

— Не исключен такой вариант, что «Лукойл» ничего не будет продавать?

— Дай-то бог. Мы будем рады этому партнеру, потому что недоразумения в жизни так или иначе могут быть, никуда от них не денешься. Притирка какая-то должна быть. Когда это будет позади, мы пойдем рука об руку тихо и спокойно.

Примерно таким же было и прочитанное еще днем интервью Гонзальеза «Интерфаксу», в котором он выразил сожаление по поводу черномырдинских миллиардов на страницах «Известий». М-да-а… Эдик мне не друг, но снова напрашиваются слова о том, что истина дороже.

На следующий день, в субботу 19 апреля, домой мне позвонил Яков. Спросил, готов ли я на утренней планерке в понедельник участвовать в смещении Гонзальеза?

— Нет, — ответил я.