Звездные часы и драма «Известий»

Как обычно по понедельникам, на этой планерке в Круглом зале было много народу. Прежде чем начался разговор по газете, внимание всех привлек к себе вставший с места Агафонов. Обращаясь к Гонзальезу, Сергей обвинил его в том, что он «фактически извинился перед Черномырдиным». Следующим выступил Яков, назвавший Гонзальеза «предателем, который сдал Голембиовского “Лукойлу”». Все были в шоке, у всех округлились глаза. Других обвинителей не нашлось. Втянув голову в плечи, держась за живот (он язвенник, плюс панкреатит) обвиняемый покинул зал. Судя по всему, эти выступления призваны были выразить всеобщее негодование коллектива отступничеством Гонзальеза, с чем должен был считаться и президент АО. Сам Голембиовский на планерке не появился, многолетнего друга и соратника ни одним словом не защитил. Находясь рядом, в своем кабинете, он, конечно, знал сценарий казни и его одобрил. В тот же день с учетом «общественного мнения» президент настоял на том, чтобы вице-президент добровольно снял с себя полномочия. Гонзальез был еще и генеральным директором дочернего предприятия «Известия-плюс», существовавшего практически только на бумаге. По требованию Голембиовского он отказался и от этой должности.

Все происшедшее перед планеркой в Круглом зале напомнило мне, как в такой же утренний час 22 августа 1991 года мы снимали главного редактора «Известий» Николая Ефимова. Но это была борьба за высокие идеалы — за свободу слова, за независимость газеты. Сейчас же здесь произошла расправа с человеком, позволившим себе иметь свое мнение и, тем более — высказать его.

Я убежден, что в интересах газеты Эдуарду Фернандовичу давно надо было сбросить с себя коммерческую должность и вернуться к прежней деятельности, где он многие годы преуспевал, пользовался немалой известностью и заслуженным авторитетом — к чисто журналистской работе. Очень велика его вина в том, что «Известия» не смогли успешно развить свой бизнес, занять надежные позиции в рыночной экономике, отсюда и большие проблемы для газеты. Но поступать с ним, как с врагом?.. Это было аморальное действо, недостойное нашего Круглого зала, нашего коллектива, отреагировавшего на случившееся мрачным молчанием.

Думаю, Гонзальеза убирали не только как «предателя». Будучи самой близкой к Голембиовскому и достаточно самостоятельной фигурой, он мешал новой команде в ее влиянии на Игоря, и она расчетливо воспользовалась поводом «предательства», чтобы избавиться от конкурента.

Не скрою, у меня было желание рассказать Игорю, что в азербайджанском ресторане он значился как «Галемба», которого кое-кто хотел бы поставить в очередь на изгнание после Гонзальеза. Но совесть не позволила это сделать. Я решился лишь на короткую фразу, войдя в редакторский кабинет в ту минуту, когда его покидали Дардыкин с Яковым:

— Игорь, — сказал я, — будь осторожен с этими ребятами.

Он бросил внимательный взгляд на меня, как бы желая понять, зачем я это говорю. Но я тут же перешел к теме, по которой он меня позвал. Не исключено, что моя откровенность могла бы как-то повлиять на отношение Голембиовского прежде всего к Дардыкину, с которым они не были так душевны, как, скажем, с Агафоновым. Однако это вряд ли изменило бы наметившийся ход редакционных событий, а главное — я бы не простил себя за поступок, относящийся к разряду стукаческих. Полагаю, что сегодня я имею право сказать то, о чем молчал семнадцать лет.

После того как без ведома нефтяников совет директоров «Известий» перенес годовое собрание акционеров с 22 апреля на 4 июня, вице-президент «Лукойла» Леонид Федун позвонил в редакцию и предложил компромисс: открыть собрание в ранее назначенный день, но объявить перерыв до 4 июня. Редакция на это не пошла.

22 апреля представители компании во главе с Федуном все же попытались провести в «Известиях» собрание, однако их не впустили в конференц-зал. Пока они ждали, что им откроют дверь, по громкой связи был брошен призыв известинцам собраться в холле перед этим залом. Здесь и состоялось выяснение отношений между «трудовым коллективом» и проблемным инвестором. Стихийный митинг не мог сблизить стороны, которые уже далеко отошли от еще недавнего взаимопонимания. Звучали пламенные речи, которые ничем новым уже не отличались. Одни защищали свое право на свободу слова, другие отвечали, что «инвестор не угрожает свободе. Свободе угрожает нищета».