Звездные крылья

Ребятишки мчались к дороге, и воображение рисовало им много необычайного и увлекательного… Для них война пока что была лишь интересной игрой, они еще не почувствовали всего ее ужаса.

Добежав до кювета, остановились разочарованные. Ничего не изменилось здесь за последние дни. Только одинокая полуразбитая машина виднелась неподалеку да несколько воронок от разрывов бомб искалечили грейдерное полотно.

Осторожно, словно именно здесь подстерегала их опасность, приблизились дети к машине и вдруг остановились как вкопанные. Вокруг стояла глубокая тишина, и понемногу они осмелели, подошли еще ближе, попробовали даже коснуться твердых холодных шин разбитого грузовика.

Увидя в кабине мертвых людей, они отпрянули назад, бросились бежать и долго смотрели издалека то на шофера, который как бы заснул, склонившись над рулем, То на откинутое лицо женщины, то на треснутое стекло и пробитую во многих местах осколками бомбы кабину.

Но любопытство взяло верх, и дети снова приблизились. Они уже без страха залезли в кузов, увидели там чемодан, вытащили его и попробовали открыть. Чемодан был заперт. Тогда они бросили его на землю, и блестящие никелированные замки отлетели. Из чемодана вывалились женские платья, белье. Дети уже хотели взяться за разборку этих неожиданных трофеев, как вдруг один из мальчиков лет семи закричал не своим голосом:

— Ой, боюсь!.. Ма-ам…

Еще не понимая, в чем дело, дети отскочили от чемодана так, словно из него неожиданно выползла ядовитая змея.

— Что такое? — бросились они к мальчику.

— О-она… — едва шевеля от страха языком, пролепетал он и показал пальцем на женщину.

Глаза всех как по команде устремились туда, куда указывал пухленький, не очень чистый пальчик — к кабине. И правда, там что-то изменилось за то время, пока дети возились с чемоданом. Так же неподвижно, опершись грудью на баранку, сидел шофер, а вот лица женщины теперь не было видно. Раньше голова ее была откинута на спинку сидения, а теперь, словно в изнеможении, склонена к коленям, будто женщина плакала, низко опустив голову.

— Она жива! — воскликнул один из детей.

— Неправда, она мертвая, — авторитетно заявил другой.

— Сейчас узнаем, — старшая девочка вышла вперед. — Только зеркальце надо найти. Я читала…

— Где ж ты его найдешь?

— А вон, на машине…

Небольшое круглое и, к удивлению детей, совсем целое зеркальце виднелось с левой стороны от неподвижно сидящего шофера. Один из мальчиков быстро отвинтил его, подбежал с другой стороны к раненой и остановился: в зеркальце уже не было нужды: тихий стон вырвался из груди женщины.

— Жива!..

Перепуганные дети бросились врассыпную, будто натворили кто знает какой беды. Они бежали в село так, словно кто-то за ними гнался. И вскоре дорога опустела и стала такой же безлюдной.

Ваня Коваленко — он был старший и, вероятно, самый смелый из компании мальчишек — вместе с маленькой сестренкой первыми прибежали в свою хату, стоявшую на краю села. Дома могла быть только мама. Отца с первого дня войны забрали в армию, а бабушка недавно пошла к родным в соседнее село.

— Мама! — воскликнул Ваня, едва приотворив дверь. — Там на дороге машина.

— А в ней женщина стонет, — звонким голоском возбужденно добавила восьмилетняя Оленка.

Оксана Коваленко, молодая еще женщина, смотрела на детей, ничего не понимая. Месяцы войны уже оставили на ее красивом лице глубокие следы. Столько горя и муки было в ее больших глазах, что муки этой, пожалуй, хватило бы на десятерых.

— Какая женщина? — спросила она с недоумением.

— В машине, на дороге, — волнуясь, объясняла Оленка.

— А вы чего туда бегали? Сказано ж вам: ни шагу со двора!

— Мы… — Ваня запнулся.

— Там до чего интересно, — не замечая опасности, лепетала Оленка.

— Вот я вам сейчас покажу, как со двора бегать, — рассердившись и сообразив, наконец, все, сказала Оксана. — До второго пришествия помнить будете!

Зная, что срывает на детях собственную злость, но уже не в силах остановиться, она в сердцах нашлепала и дочь, и сына.

Дети плакали, просили прощения, обещали больше никогда не ходить на дорогу, и гнев Оксаны мало-помалу утихал, и уже становилось стыдно за себя и до боли жалко было малышей.

Потом в хате наступила тишина, прерываемая иногда всхлипыванием Оленки. Оксана неподвижно сидела у окна и думала о своей несчастной доле, о будущем своих детей.

В селе, вероятно, скоро будут немцы. Это ясно. Что же ей теперь делать? Ответить на этот вопрос колхозница Оксана Коваленко не могла, и от этой убийственной неизвестности слезы то и дело застилали ей глаза.

— Она стонет, — неожиданно сказал Ваня. — Она жива…

— Кто стонет? Где? — снова не понимая, о чем идет речь, спросила Оксана.

— В машине… женщина… Сидит, голова на коленях… Она, наверно, тяжело ранена.

— А тебе какое до этого дело? — грозно спросила мать.

— Она стонет… — в свою очередь повторила Оленка.

— Сидите тут, никто чтобы с места не сошел! — сердито сказала Оксана и вышла из хаты, плотно притворив за собой тяжелую дубовую дверь.