Я расклеил веки и моргнул. Вокруг меня плавало с полдюжины расплывчатых лиц, напоминавших торты с заварным кремом.
– Мы обговорим контракт с вами, Фишбейн, – сказал кто-то.
– Потребуются новые правила, – вставил еще кто-то.
– …тня тысяч монет, права на первоочередную публикацию в сети.
– …поха сервов на арене закончилась…
– Слышали, что говорит Малони? Вот это да!
– Малони. – Я услышал собственный голос, словно пробивавшийся из-под жидкой грязи. – Н-негодяй. Это он… подослал… того «Салливана»…
– Да ни хрена, Барни! – Надо мной склонился Галли. – В том серве был сам Джей Джей! И вот расплата. Он зарегистрировал вызов на дуэль на собственное имя – а все бойцы Малони согласно закону выступают от его имени. Ты вышел на арену против Таинственного Марвина, раскатал его в лепешку и выиграл дуэль. Так что ты чист, малыш. Можешь расслабиться. Больше никто не побеспокоит тебя.
– Ох, Барни! – вскрикнул новый голос – милый, нежный, девичий. Надо мной склонилось органическое личико, изящное, курносое; большие карие глаза светились беспокойством.
– Джулия! Откуда… то есть как…
– Я была здесь, Барни. Я смотрела все твои бои, хоть… хоть и не одобряла. Но сегодня… ох, Барни, ты был таким храбрым, таким великолепным – один против этой машины!..
Она вздохнула и прижалась головой к моему плечу.
– Галли, сколько я буду в таком состоянии? – спросил я.
– Техник, то есть врач, сказал, что не меньше семи дней.
– Назначай свадьбу на восьмой день.
Джулия вздрогнула и уставилась на меня:
– Ох, Барни! Но ты… ты же знаешь, что я говорю… про этих зомби…
– Знаю.
– Но, Барни… – Галли, кажется, не знал, плакать или смеяться. – Что ты имеешь в виду?
– Продай моих сервов, – сказал я. – Весь мой гардероб. Кончилось время, когда я был парой камер, глядящих на мир из ходячего чучела, и врал себе, что я живой.
– Ну да, Барни, но парень с такими развлечениями, как у тебя, – горные лыжи, гонки на джетбордах, серфинг, затяжные прыжки с парашютом… Ты не можешь так рисковать! У тебя всего одно органическое тело!
– Сегодня вечером, Галли, я кое-что узнал. Чтобы превратить трапезу в пир, нужен настоящий человеческий аппетит. Отныне я буду все делать сам. Гонка параметров – это, наверное, нормально, но есть вещи, для которых необходимо органическое тело.
– Это еще какие?! – возопил Галли и продолжил нудеть в том же духе. Но я его не слушал. Я был слишком занят, наслаждаясь прикосновением теплых, мягких, человеческих губ к моим губам.
Крушители планет
В обшарпанном номере прежде роскошной гостиницы «Отумпуа гранд-палас» Джек Уэверли натянул грубое шерстяное одеяло по самые уши и изготовился ко сну.
Где-то по соседству перешептывались. Где-то скрипели доски. Ветер задувал в плохо закрытое окно, и стекла дребезжали. Опущенные жалюзи негромко клацали. В номере наверху постоялец ходил из угла в угол – три шага туда, дзинь, три шага обратно, дзинь…
«Чтоб тебя, – подумал Уэверли. – Да хватит уже шастать, спать ложись».
Он повернулся на другой бок и подмял подушку, будто битком набитую пылью. За перегородкой кто-то насвистывал странный, немелодичный мотивчик. В номере было жарко. Одеяло кололось. У соседней двери в коридоре что-то оживленно обсуждали вполголоса. Уэверли разобрал слова «магма» и «разлом Сан-Андреас».
– Геология в десять минут первого ночи? – спросил он у пятнистых обоев на стене.
Наверху негромко скрипнули пружины кровати.
Уэверли сел и уставился в потолок:
– Кажется, портье уверял, что надо мной будет только крыша.
Высказав эту претензию, он снял трубку телефона, стоявшего на прикроватной тумбочке. Прерывистый гудок длился пять секунд, потом в ухо что-то щелкнуло.
– Алло? – позвал Уэверли. – Эй, алло?
Тишина. Ни звука.
– Единственный отель в городе, вот и наслаждайся, – проворчал Уэверли.
Он выбрался из кровати, подошел к высокому окну, поднял жалюзи. На кирпичную стену напротив, в десяти футах через дворик, падало пятно тусклого света из соседнего окна.
Шевельнулись две тени. Одна, высокая, стройная и длиннорукая, напоминала гигантскую птицу с хохолком на голове и забавными брыжами под изогнутым клювом. Вторая походила на вывернутый наизнанку полип и размахивала десятком шупалец со множеством пальцев; сразу в нескольких было зажато по курящейся сигаре.
– Игра света, – твердо сказал себе Уэверли.
Он закрыл глаза, помотал головой, прогоняя наваждение. Снова выглянул в окно и увидел, что соседи погасили свет.
– Ну вот.
Подняв раму, он высунулся наружу. Лунный свет падал на идущую между кирпичных зданий аллею внизу. Ржавая пожарная лестница уводила на крышу. Высунувшись еще дальше, Уэверли рассмотрел подоконник верхнего окна.
– Темно, – подытожил он. – Хм!
Внезапно и глухо лязгнул металл, донесся исполненный страдания стон.
– Это не твое дело, приятель, – успокоил себя Уэверли. – Но раз заснуть все равно не получается…
Он вылез в окно, уцепился за пожарную лестницу и посмотрел наверх.