– Возможно, на той стороне мы найдем их, – сказал великан. Его голос лишился части тембра. Лицо казалось обмороженным, онемевшим от ветра при минусовых температурах. Сидевшая рядом с хозяином Вула выглядела ссохшейся и старой.
– Конечно, – согласился я. – Или за следующим хребтом. Или за каким-нибудь еще.
– За этими хребтами лежат Башни Нанди. Если твои друзья упали туда, их сон будет долгим – и наш тоже.
До следующего хребта было два суточных перехода. К этому времени луна поднялась достаточно высоко, чтобы освещать всю местность, открывавшуюся с гребня, но мы видели один только лед. Мы встали лагерем на подветренной стороне гребня, потом двинулись дальше. Разбалансированный скафандр создавал неприятные ощущения, пальцы правой ноги начали чувствовать холод.
В какой-то момент – до вечера было еще далеко – я заметил, что мы отклонились от маршрута, точно собирались обогнуть по краю лежавшее впереди скалистое образование, похожее на холм-останец. Поняв, что придется идти лишку, я предложил вернуться на правильный курс.
– Иди, если хочешь, Карл Паттор. Возможно, я был нечестен с тобой ради того, чтобы соблюсти свое табу.
– Да в чем дело?! – заорал я, слишком устав, чтобы вести себя тактично. Великан проигнорировал эту неучтивость и повернулся, чтобы взглянуть на останец.
– Вон там высится Хель, – сказал он. – Я предпочел бы не знать судьбу моих сестер и их детей.
Я исполнил номер «Чушь, приятель, я вовсе не хотел…», и мы двинулись в обход. Часа два спустя Вула, разведывавшая дорогу, остановилась и принялась обходить то, что напоминало невысокий снежный холмик, потом заскулила, уши и хвост обвисли. Она развернулась, возвратилась к хозяину и подала ему лапу. Джонни Гром погладил ее большую косматую голову и отправился вперед – посмотреть, что там она нашла. Я двинулся следом, недоумевая, отчего старая боевая собака пала духом, словно побитый щенок. Гигант опустился на колени и смахнул снег. Приблизившись, я увидел лицо, прекрасное, словно древнее изваяние богини любви, и такого же внушительного размера; юное, почти улыбающееся, с прядью золотисто-рыжих волос на белом как лед лбу. Внезапно все подколки вылетели у меня из головы. Я видел красоту, из-за которой могли вспыхивать войны, но она была мертва и стыла здесь все эти сотни лет. Ну почему у меня не было заклинания, чтобы оживить ее!
– Адаин, младшая из всех, – сказал великан. – Совсем девочка, едва достигла брачного возраста. И вот она стала невестой льда и лежит в его холодных объятиях.
– Симпатичная куколка, – сказал я, и внезапно меня захлестнуло ощущение потери, такое сильное, что я едва не лишился сознания. Я слышал, как кричу: «Нет, нет! Нет!!!» – и бьюсь о преграждающую мне путь ручищу Джонни. Вула поднялась и встала над трупом, защищая его. Через некоторое время оказалось, что я сижу на снегу, из глаз моих льются слезы и застывают на лице, а большой Джонни говорит:
– Не стыдись этого, Карл Паттон. Любой мужчина полюбил бы ее, как только увидел, будь он большим или маленьким.
Я сказал ему, что он придурок, встал и собрал свой груз, почему-то стараясь не смотреть на девушку. Джонни снова прикрыл ее лицо и сказал:
– Прощай, сестренка. Теперь мы должны позаботиться о живых.
И мы пошли дальше. Весь день Джонни был молчаливее обычного. Несмотря на горячие концентраты, которые я тайком потягивал на ходу, и на искусственный стимулятор, который поступал мне в артерию через безыгольный шприц, я начал ощущать тяготы пути. Но не так сильно, как Большой Джонни. Он выглядел изможденным, изголодавшимся и шел так, словно к каждой ноге было привязано по наковальне. Он по-прежнему отмерял себе и собаке скромную порцию, впихивая такую же мне. Когда он не видел, я засовывал все, что не мог съесть, в утилизатор и смотрел, как мой спутник изнывает от голода. Но Джонни был крепким орешком; он угасал медленно, неохотно, сражаясь за каждый дюйм.
Он никогда не жаловался. Он мог в любой момент развернуться и пойти обратно, не извинившись. Он уже приложил больше усилий, чем можно было ожидать даже от великана. Ну а мне стоило только представить себе солидный банковский счет, и большие сочные стейки, и просторные мягкие кровати с красивыми женщинами в них, и машины ручной сборки, и пентхаус с отличным видом – все, что должны были принести мне эти деньги. Пока я помнил о них, боль казалась далекой и неважной. Бэрд Ульрих мог все это выдержать, да. И в конце концов, здоровяк – всего лишь человек, как Вула и я, и если он еще может встать и снова двинуться в путь, значит могу и я. Мне почти что было жаль здоровенную псину, которая шла лишь потому, что не могла представить себе ничего другого, а тем более – вообразить роскошную будку со множеством косточек. Но я подавил это чувство. Не время быть сентиментальным. Этот здоровенный простак вообще не способен помыслить о вероломстве и предательстве. Ну и пошло оно все к чертям.
Той ночью, лежа за ограждением из снежных блоков, которое он соорудил для защиты от ветра, великан спросил: