Я мельком глянул на небо. Странное желтое солнце. Полдень приятного летнего дня. Никакой ночи. И никакой метели. Капли воды брызнули мне в лицо. Я поднял руку и вытер подбородок тыльной стороной ладони. Кожа оказалась холодной, как замороженная рыба.
Я взглянул на широкую аллею, пролегавшую среди пушистой травы и обсаженную высокими перистыми деревьями. Над ними смутно вырисовывались высокие здания. Из-за угла вывернул какой-то экипаж на больших колесах и направился ко мне: легкий, хрупкий на вид, похожий на коляску без лошади, светло-фиолетовый, с позолоченными загнутыми углами. В нем сидели мужчина и женщина, глядевшие друг на друга, а экипаж ехал сам по себе. Оба пассажира были одеты во что-то тонкое, белое, с цветными пятнами. Резиновые шины мягко прошуршали по плитам аллеи, когда экипаж проехал мимо меня.
Я вдруг понял, что не только разговариваю сам с собой, но и жду ответа. Что бы ни подмешал сенатор в мое пиво, это снадобье имело больше побочных эффектов, чем шестимесячные гормональные инъекции. В том числе, возможно, галлюцинации, включавшие фиолетовые экипажи, что разъезжают по улицам под солнцем вдвое больше и втрое желтее нормального. Самое время куда-нибудь свернуть и очистить свой организм. Я направился к густым зарослям цветущих кустов, обогнул их и чуть не столкнулся с сенатором.
Голова его дернулась.
– Вы? – сказал он безрадостным голосом. – Что вы здесь делаете?
– Простите, я заснул во время нашего разговора. У меня грубые манеры. Как ваше сломанное ребро?
– Немедленно убирайтесь отсюда, Флорин. Вам здесь нечего делать. Это неправильно…
– А что это вообще за место, сенатор?
Он отступил на шаг:
– Я не могу вам сказать. Не могу даже упоминать о нем.
– Простите за настойчивость, – сказал я и схватил его, поскольку он, кажется, собрался удрать.
Он вывернулся и побежал. Я бросился вдогонку на каких-то чужих ногах, таща на себе голову размером с дирижабль.
Странное это было преследование на извилистой, посыпанной гравием дорожке. Мы бежали мимо фонтанов, со звоном выбрасывавших чернильные струи в хрустальные зеленые бассейны, мимо цветочных клумб, словно намалеванных флюоресцирующими красками, под синими тенями деревьев с корой, точно покрытой лаком, и листвой, как старинные кружева. Сенатор бежал быстро, нагнув голову и работая ногами. Я тащился позади на непослушных ногах, глядя, как он удаляется. Затем он перепрыгнул через живую изгородь, упал и все еще катился, когда я рухнул на него сверху. Немаленький и тяжелый, он не умел орудовать своими сильными руками. Несколькими ударами я выбил искры из глаз сенатора, затем удобно уложил его под нечто вроде куста можжевельника – правда, темно-красного цвета – и принялся восстанавливать дыхание. Через какое-то время он заморгал и зашевелился. Увидев меня, он тут же помрачнел.
– Нам надо поговорить, – сказал я. – Я оставил за спиной два парадокса и одно чудо…
– Вы идиот, – начал брюзжать он. – Вы даже не знаете, во что вляпались.
– Но хотел бы узнать. Между прочим, расскажите мне еще раз, что такое «Ластриан Конкорд»?
Он фыркнул:
– Никогда не слышал о таком.