Звездные Раны

Зимогор чувствовал потребность поделиться своей радостью и не мог ничего с собой поделать.

– Не важно где… Важно, что она есть.

– И сколько штук бросил? – задал конкретный мужской вопрос топограф, желая найти общий язык.

Олег резко затормозил, облокотился на руль.

– Видел, как я этому мужику сегодня врезал?

– Видел…

– Еще слово, и ты получишь.

Спутник окончательно смутился и, подавленный, не проронил и звука, для порядка вороша листы карт. Спустя полчаса дорога превратилась в проселок и завиляла между гор, пока не уткнулась в полноводную, шумную реку.

– Ты уволен, – сказал Зимогор и, выйдя из машины, с удовольствием растянулся на берегу.

– Невероятно, – пролепетал топограф. – Здесь же нет других дорог! Куда мы заехали?.. Погоди, вон люди идут! Сейчас спрошу!

Он побежал по крутому береговому откосу, поравнялся с идущими и вдруг осел и остался на земле серым комком, словно валун. Зимогор привстал на локтях, прикрылся ладонью от солнца…

Вдоль сверкающего уреза воды к нему шли трое мужиков, среди которых был один знакомый – космический мусорщик…

Они подошли к Зимогору, встали полукругом – наглые, готовые наброситься и разорвать в один миг. У мусорщика на красной роже появились лиловые фингалы, и теперь он походил на узкоглазого алтайца. Два его спутника, приведенные сюда явно для подмоги, внешним видом напоминали натуральных уголовников – стриженые, руки в наколках, а на рожах характерные циничные ухмылки. У одного вместо передних зубов торчали гнилые корни, и эта детская беззубость делала его еще страшнее. Второй был одноглазым двухметровым гигантом, с черной пиратской повязкой на лице, отекший, давно не бритый, с отсутствующим взглядом убийцы; двуствольный обрез казался продолжением его рук.

Когда-то главному геологу полагалось табельное оружие, но вместе с демилитаризацией экспедиции отняли и пистолеты.

Впрочем, в такой ситуации вряд ли бы это спасло, но хоть бы одного с собой прихватил…

– Тебе Баркоша говорил – дергай отсюда? – спросил беззубый. – Говорил… А ты не послушался.

Сам мусорщик стоял с карабином на плече и, несмотря на опухшую физиономию, был доволен предвкушением мести.

Река шумела здесь точно так же, с ритмичными переливами, как вчера, когда неожиданно и беззвучно явилась Лаксана…

Зимогор сел и глянул сквозь их расставленные ноги: топограф лежал на берегу, и его пугающая неподвижность почему-то не вызывала страха, как и предчувствие собственного конца. Он понимал, что эти отморозки резать сразу не станут, как безвинного топографа, сначала поиздеваются вволю и убивать будут долго, со вкусом. И сейчас вместо ожидаемой – естественной, обязательной! – боязни смерти Олег совершенно холодно думал, как бы не дать им мучить себя: побежать, чтоб стреляли в спину, но встать на ноги не дадут, этот похмельный готов в любой миг ударить сапогом в лицо…

Беззубый приподнял ему лезвием ножа подбородок.

– Когда Баркоша что-то говорит, надо слушаться. Ну, чего молчишь?

– Вчера говорливый был! – заметил мусорщик. – Сегодня язык в заднице…

В этот миг Олег поразился сам себе: не было никакой ненависти или злобы к нему, а лишь чувство, чем-то напоминающее зависть. Хоть Лаксана и сбегает от этого Баркоши, но все равно он может видеть ее каждый день, и сегодня, вернувшись домой, увидит…

– Значит, вчера все сказал! – засмеялся беззубый. – Если помолиться только!.. Слышь, молиться будешь?

От него воняло куревом и луком.

– Буду, – сказал Зимогор. – Убери нож и дай встать.

– Ага! Сейчас! Сидя молись. – Все-таки нож убрал и отступил, глядя с некоторым удивлением: будет молиться или нет?

Одноглазый мужик молчал, поигрывая обрезом, морщился – должно быть, страдал от головной боли.

– Уяснил, за что мочить будут? – спросил мусорщик.

– Уяснил, – отозвался Зимогор и посмотрел ему в глаза.

И снова подумал – счастливый! Вернется и увидит Лаксану…

– Мочи его, Циклоп!

Выстрел прогремел внезапно – казалось, был случайным, неприцельным, в лицо ударило дымом, взбитым песком, зазвенело в ушах. Дробовой заряд ушел в землю между ног Зимогора, на поверхности осталась картонная прокладка от пыжа.

Стрелявший похмельный Циклоп захохотал, переломил обрез и швырнул в Олега пустой бумажной гильзой.

– Руки трясутся, а так бы яйца отстрелил! – Вставил новый патрон и прицелился. – Ну, сейчас не промажу!

– Ничего ты не уяснил! – Баркоша отвел рукой ствол обреза. – Я сказал: в Манораю не суйтесь.

Ему было неловко признаваться перед своими головорезами, что мстит за другое – за свою гражданскую жену, за рога и фингалы.

Второй раз одноглазый саданул дуплетом у самого уха – тоже как бы случайно, играючи, и оглушил Зимогора. Обрез отлетел на камни, и, наверное, сильнейшей отдачей отшибло руку, потому что Циклопу стало не до смеха.

Олег машинально зажал уши, испытывая боль и гул в голове.

– Так будет с каждым, кто сюда придет! – прокричал мусорщик. – Ты врубился, что такое – Манорая?!

И еще что-то сказал, но уже не ему, а кому-то за спиной.

Третьего выстрела Зимогор не слышал, просто что-то мягкое толкнуло в затылок и земля оказалась перед глазами…

7