Звездные судьбы. Исторические миниатюры

«Господин генерал-поручик и кавалер!

Вы, я чаю, столь упражнены глазением на Силистрию, что вам некогда письма читать, и хотя по сию пору не знаю, преуспела ли ваша бомбардировка, но тем не менее я уверена, что все то, что вы сами приемлете, ничему иному приписать не должно, как горячему вашему усердию и ко мне персонально, и вообще к любезному отечеству, которое вы горячо любите. Но как, с моей стороны, я весьма желаю ревностных, храбрых, умных и искусных людей сохранить, то прошу вас по-пустому не вдаваться в опасности.

Прочитав сие письмо, может статься, сделаете вопрос: к чему оно писано? На сие имею вам ответствовать: к тому, чтобы вы имели подтверждение моего образа мыслей о вас, ибо я всегда к вам доброжелательна».

Потемкин не знал, какие огромные перемены произошли при дворе. Григорий Орлов, спасший Москву от чумной эпидемии, был отставлен от государственных дел и выдворен из царской спальни. Его место — только в алькове! — ненадолго занял красивый, но робкий и недалекий Александр Васильчиков, первый из бесчисленных впоследствии молодых фаворитов Екатерины. Придворные глядели на неё так, словно она подхватила какую-то смертельную болезнь. Но императрицу меньше всего волновали плотские утехи, нового любовника она завела исключительно для того, чтобы надежнее отгородиться от попыток Орлова вернуть утраченное положение. И отзыв о Васильчикове, который она дала подруге — графине Брюс — не оставлял места каким-то иллюзиям:

— Плохо, если много усердия и очень мало фантазии.

Какая уж там фантазия, если молодой корнет буквально каменел в присутствии своей повелительницы и без её разрешения шагу не смел ступить из раззолоченных дворцовых покоев! К выполнению обязанностей его призывали звонком — не тогда, когда он хотел, а когда ей было надобно. А императрицу между тем одолевали совсем иные заботы…

В России вспыхнул пугачевский бунт, и Екатерина как никогда нуждалась в сильной поддержке умного и энергичного человека. Глубокая личная симпатия к Потемкину решила вопрос окончательно: императрица недвусмысленно предложила Григорию Александровичу место подле себя и в своем сердце.

Зато хорошо знал придворную жизнь вообще и императрицу в частности главнокомандующий граф Румянцев, который, ознакомившись с посланием, громыхнул:

— Какое ж это письмо? Это, братец мой, подорожная до Петербурга!

1 февраля Потемкин прибыл в столицу, но ко двору — в Царское Село — не поехал, отсиживался у родственников. Боялся? Размышлял? Или… ревновал? Не хотел быть очередным «случаем»?

Наконец, Екатерине удалось залучить его в Царскосельский дворец. Там, на лестнице, встретился ему Григорий Орлов, у которого Потемкин простодушно спросил:

— Что нового, князь?

— Новость одна, — не без иронии хмыкнул отставной фаворит, — я спускаюсь, ты — поднимаешься.

Екатерина встретила Потемкина приветливо, но с какой-то неловкостью, попросила помочь с «маркизом Пугачевым» управиться — вроде бы только за этим и звала. Наконец, Григория Александровича прорвало: выплеснул все обиды — и за то, что был обойден наградою за военные действия, и за то, что поздно спохватилась:

«У тебя, матушка, перебывало уже пятнадцать кобелей, — написал дерзкий подданный своей государыне, — а мне честь дороже, и шестнадцатым быть никак не желаю».