Звездный час майора Кузнецова

Кузнецов сидел в дежурной комнате, ожидая ответа из округа на просьбу остаться здесь, и слушал доклады начальников застав: о тяжелом бое с двумя вражескими мониторами, пытавшимися высадить десант, о пограничнике Птушко, вступившем в неравную схватку с налетчиками, о младшем сержанте Матвееве, который, несмотря на артобстрел, вел наблюдение с вышки и вовремя заметил подбиравшихся плавнями врагов.

За окнами гремели взрывы: артиллерия с того берега продолжала бить по Измаилу. Один снаряд рванул совсем близко. Стекла в дежурке лопнули и со звоном осыпались, осколки прошумели в ветвях тополя, как порыв ветра. Кузнецов выбежал во двор, увидел отваленную стену соседнего дома и комнату в глубине, похожую на декорацию, и окровавленную, распластанную на полу женщину.

Глядя на все это, Кузнецов впервые подумал, что случившееся не просто нападение, что это, может быть, война.

Еще до того, как радио подтвердило худшие предположения и голосом Народного комиссара иностранных дел провозгласило: «Враг будет разбит», еще до разрешения о переходе к активным действиям подполковник Грачев взял на себя тяжелую ответственность— отправил на чужой берег группы пограничников. Для разведки, для подготовки контрудара. Кузнецов не дождался результатов вылазки: по приказу весь состав комиссии, проверявшей боеготовность погранотряда, срочно выехал в Москву.

Пассажирский поезд был переполнен. Люди стояли и сидели в проходах на своих узлах и чемоданчиках, задыхались от духоты, но не роптали, терпели перед лицом беды неизмеримо большей, чем все личное.

На другое утро, уже за Днестром, над поездом пронеслись два самолета, сбросили бомбы. Какая-то женщина, высунувшись в окно по пояс, махала рукой и кричала истошно: «Здесь же люди!» Слова эти не казались нелепыми. Даже Кузнецов, всю жизнь готовившийся к войне, недоумевал: разве можно так вот, по мирному поезду?

Бомбы рвались рядом, забрасывая окна землей, прошивая вагоны осколками. На ближайшей станции убитых и раненых унесли. Обезумевшая женщина бегала вдоль вагонов с окровавленным свертком в руках, просила, умоляла, требовала вылечить ее дочку. Санитарки откидывали уголок одеяльца и с испугом отшатывались, увидев развороченную осколком голову ребенка.

Днем поезд остановился среди чистого поля. Кузнецов вместе с другими командирами пробежал к паровозу, увидел разрушенный бомбой мост через ручей.

— По мирному времени, считай, на неделю работы, — сказал машинист. — Самое быстрое теперь — пешком по шпалам. До узловой.

— Далеко это?

— Километров двадцать с гаком, пожалуй...

И они пошли, все члены комиссии, старшие и младшие командиры, забыв через минуту о расстегнутых воротничках, о сапогах, порыжевших от пыли. А за ними, растянувшись на километры, брели другие пассажиры — скорбное шествие сорванных с мест людей.

...Кто это выдумал, будто военные — главные страдальцы на войне? И в былые времена, когда великие мира сего побуждали придворных поэтов воспевать одних только милых сердцу генералов, и тогда тоже больше всего и слез и крови проливали те, кто не хотел и не умел воевать, — мирные жители. Нашествия заставляли их браться за мечи, и они, массами погибая от неумения, все же быстро осваивали новое для них дело и дрались с угрюмым, не знающим пощады ожесточением. Пока воюют армии, победа капризничает, не зная, кому отдать предпочтение. Когда за оружие берется народ, она становится на его сторону. Потому что все равно нельзя победить народ, готовый умереть за Родину...

Так размышлял Кузнецов, шагая по шпалам среди разлегшихся до горизонта полей, полосатых, как море в ветреную погоду. Солнце падало за дальние тучи, и они вспыхивали багрово и дымно, словно там, на западе, полыхали бесконечные пожары.

Нет, он не опасался, что такие же зарева вскинутся над этой степью не только на закатах, верил, как говорилось по радио, что советские войска, которым дан приказ отбить разбойничье нападение фашистов, с честью выполнят эту задачу. Потому что они, эти войска, и есть народ, который знает, что ему защищать и чем защищать. И Кузнецов торопился в Москву, чтобы не опоздать, принять участие в этом контрударе, отомстить за павших пограничников, за женщину, сходившую с ума над телом убитой дочурки, чтобы защитить эту бредущую следом по шпалам молчаливую толпу людей.

...Поезд пришел на Киевский вокзал в полдень. Кузнецов с удивлением смотрел по сторонам и не узнавал знакомых улиц. Будто не две недели его не было здесь, а годы.

Что же изменилось? И понял: изменился он сам. А Москва как жила, так и живет, спокойно и размеренно. Только разве посуровела немного и меньше стало нарядных девушек, и появились непривычные кресты на стеклах окон.