Звездный час майора Кузнецова

К вечеру бой утих. Пришел Пересветов с рукой на перевязи, с белыми, словно бы запыленными глазами на черном лице, посмотрел в стереотрубу, наведя ее на какую-то точку.

— Глянь, Игнатьич, окапываются.

— Ночью полезут. Ты уж проследи, комиссар: пополнение на подходе. Чтобы сразу в роты, не мешкая...

Ему показалось, что только на минуту закрыл глаза. Когда скова очнулся, увидел все тот же серый сумрак в глубине окопа.

— Ночью полезут, — повторил упрямо.

— Поспал, и ладно, — сказал Пересветов с новой интонацией в голосе.

— Что?

— Так ведь прошла ночь-то. Утро уже.

— Тихо?

— Тихо. Окапываются. Видать, выдохлись... Надо тебе к врачам, Игнатьич. Это не шутка — ранение в живот.

Кузнецов еще раз глянул в стереотрубу и слабо шевельнул рукой.

Он смотрел, как удаляются леса, за которыми остался полк, и все ждал, что вот сейчас снова заухают взрывы, и боялся, что уже не сможет вернуться.

Но фронт затих надолго. Упорство полков, загородивших дорогу на Москву, сломало планы германских штабов, и обескровленные вражеские дивизии закапывались в смоленский суглинок не на день, не на два. Фашистские генералы сами с беспокойством поглядывали на позиции этих странных русских, больше всего опасаясь неожиданных контратак.

Как потом выяснилось, германский генералитет в те дни был на грани паники. Под триумфальный трезвон фашистских радиопередач ходили разговоры о необходимости даже заключить мир с русскими. «Наступательные действия противника... свидетельствуют, что перед нами находится сильный и хорошо организованный противник», — такая запись появилась в журнале боевых действий группы армий «Центр». И это всего через две с половиной недели после того, как Гитлер заявлял о «противнике, проигравшем войну». «Общая обстановка показывает все очевиднее и яснее, что колосс Россия... был недооценен нами. Это утверждение распространяется на все хозяйственные и организационные стороны, на средства сообщения и в особенности на военные моменты... Создается положение, при котором наши войска, страшно растянутые и разобщенные, все время подвержены атакам противника», — так писал начальник генерального штаба сухопутных войск Гальдер в начале августа. Писал в том же самом дневнике, где страницей раньше стояла запись о «кампании против России, выигранной в 14 дней».

С полной категоричностью оценят эти бои под Смоленском и прославленные советские военачальники. «Главнейшими целями нашей стратегической обороны, — скажет впоследствии Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, — в тот момент были:

задержать фашистские войска на оборонительных рубежах возможно дольше с тем, чтобы выиграть максимум времени для подтягивания сил из глубины страны и создания новых резервов, переброски их, развертывания на важнейших направлениях;

нанести врагу максимум потерь, измотать и обескровить его...»

«Армии в районе Смоленска, — напишет Маршал Советского Союза А. И. Еременко, — совершили великий подвиг, который не забудет народ. Здесь наши войска нанесли первый удар по гитлеровской стратегии «молниеносной войны», подорвали ее основу, остановили врага и заставили Гитлера изменить планы наступления».

Боль не отпускала Кузнецова ни на минуту. Временами боль становилась нестерпимой, и тогда он терял сознание. Когда приходил в себя, подзывал санитарку — молчаливую тетю Олю с затаенным страданием в маленьких глазах. Ему все казалось, что пробыл в беспамятстве слишком долго.

— А чего там — воюют, — говорила тетя Оля, мучительно улыбаясь. — Ты спи, отвоевался уж. Как Берлин возьмут, я тебя разбужу.

От ее шуток становилось тоскливо. Кузнецов не жаловался, считая, что отныне это его личный удел — терпеть все: и страдания тела, и муки души. Он и домой потому не сообщал о своем ранении — не хотел причинять боль близким.

Однажды проснулся со странным беспокойством в душе, торопливо стал оглядывать белые стены палаты.

— Чего тебе? — спросила тетя Оля.

— А где... Москва?

— Где ей быть? Стоит на своем месте.

— Нет... где она?.. В какой стороне?

— Счас сообразим.

Она оглянулась и снова наклонилась к нему.

— Березу в окне видишь? Если в ту сторону идти да идти, как раз в Москву придешь.

Кузнецов улыбнулся благодарно и зябко повел щекой: волосы тети Оли щекотно касались уха. Как когда-то волосы дочки Нелюшки, слушавшей его чтение...

Он умер 28 августа в тихий час, когда за березами в окне медленно вставала оранжевая заря.

Проживи Кузнецов хотя бы еще несколько дней, он смог бы сам прочитать в «Правде» Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении ему звания Героя Советского Союза...