– Видите ли, доктор, когда я проводил одно фактографическое исследование для министерства обороны… я не говорил вам об этом?
– Нет.
– Ну, так вот, когда я там работал, я узнал всю эту историю от одного молодого ученого из соседнего сектора. Он читал весь доклад и сказал: совершенно очевидно, что вы были бы самым известным ученым в современной физике, если бы вам разрешили опубликовать вашу работу.
– Хррммм… Пока все так.
– Но я понял, что она была засекречена с подачи этого полковника… э-э, Флэшботэма.
– Трэшботэма. Трэшботэма, сэр. Идиот толстозадый. Он бы не нашел свою шляпу, если бы она была прибита у него к голове. Чего, кстати, он вполне был достоин.
– Да, очень прискорбно.
– Что? Что Трэшботэм был дурак? Так это природа виновата, а не я.
– Очень прискорбно, что мир лишился исторического открытия. Насколько я понимаю, вам не положено об этом рассказывать?
– Кто вам сказал? Я могу рассказывать все, что мне угодно!
– Я так понял, сэр, из рассказа моего знакомого из министерства.
– Хррммм!..
Это было все, что мне удалось в тот вечер от него услышать. Чтобы он решился показать мне лабораторию, понадобилась еще неделя.
Большую часть здания занимали теперь другие исследователи, но свою лабораторию он так и не отдал, хотя и не пользовался ею больше. Он заявил, что она засекреченная, и никого близко к ней не подпускал. Не дал он и демонтировать свою установку. Когда он отпер дверь и впустил меня внутрь, в лаборатории пахло, как в склепе, который не открывали много лет.
Ему было нипочем: он уже успел достаточно выпить. Вообще емкость на выпивку у него еще была о-го-го. Он стал читать мне лекцию по математическому обоснованию теории времени и темпорального смещения (слов «путешествие во времени» он не употреблял), но предупредил, чтобы я не записывал. Не послушайся я его, мало что изменилось бы: он начинал абзац словами: «Отсюда очевидно, что…» и переходил к таким сложным материям, которые были очевидны, я думаю, только господу Богу да ему самому, но уж никак не нам, простым смертным.
В одну из пауз я сумел вклиниться:
– Мой друг сказал мне, что вам так и не удалось откалибровать установку. Значит, вы не можете заранее определить точную величину предполагаемого темпорального смещения?
– Что? Чушь собачья! Молодой человек, если это нельзя измерить – это не наука. – Он немного побулькал, как кипящий чайник. Потом продолжал: – Вот, смотрите. Я вам покажу. – Он отвернулся и стал крутить ручки. От его оборудования на виду были только «темпоральный локализатор» – просто невысокая платформа, окруженная металлической сеткой, – да пульт управления, вроде тех, что используются для автоклавов или вакуумных камер. Наверное, если бы мне дали подойти к пульту поближе, я смог бы разобраться, как им управлять. Но мне было довольно резко велено держаться в сторонке. Я увидел восьмиканальный рекордер Брауна, несколько мощных соленоидных пускателей и еще полдюжины других, тоже хорошо известных устройств, но без схемы прибора толку от них было ноль.
Он повернулся ко мне и решительно спросил:
– Есть у вас какая-нибудь мелочь в карманах?
Я достал из кармана пригоршню монет. Он порылся в ней и выбрал две пятидолларовые монеты – два новеньких, симпатичных пластиковых шестиугольника, выпущенных в этом году. «Лучше бы он взял монеты помельче, – подумал я, – у меня уже маловато их остается».
– Нож у вас найдется?
– Да, сэр.
– Нацарапайте на каждой монете свои инициалы.
Что я и сделал. Потом он велел мне положить их рядышком в камере.
– Заметьте время. Я установил смещение ровно на одну неделю, плюс-минус шесть секунд.
Я посмотрел на часы. Доктор Твитчел сосчитал:
– Пять… четыре… три… два… один… пошел!
Я взглянул на платформу. Монет не было. Мне не пришлось делать вид, будто у меня глаза на лоб полезли: одно дело – услышать об этом опыте от Чака, и совсем другое – увидеть самому.
Доктор Твитчел отрывисто сказал:
– Вернемся сюда через неделю, и вы увидите, как появится одна из них. А вторая… Вы видели на платформе обе? Вы сами их туда положили?
– Да, сэр.
– А где был я?
– У пульта управления, сэр. – Он действительно был в добрых пяти метрах от огораживающей платформу сетки и не приближался к ней ни на шаг.
– Отлично. Идите сюда. – Он сунул руку к себе в карман. – Вот одна из ваших монет. Вторую получите через неделю. – Он вручил мне зеленую пятидолларовую монету. На ней были мои инициалы.
Я ничего не сказал: трудно говорить, когда у тебя отвисла челюсть.
Он продолжал:
– Вы рассердили меня своими замечаниями на прошлой неделе. В среду я заглянул сюда (а я не был тут уже больше года) и обнаружил на платформе эту монету. Тут я понял, что установка была в действии. То есть будет. Вот я и решал целую неделю, показать ее вам или нет.
Я посмотрел на монету. Пощупал ее.
– Значит, когда мы пришли сюда, она уже была у вас в кармане?
– Разумеется.
– Получается, что она была одновременно и у меня в кармане, и у вас? Как же это может быть?