Звездный меч

Ишшилайо, презрев боль, опустился на колени и набрал горсть осколков в сложенные лодочкой ладони. Что-то тихо прошептав, он бросил их в мою сторону... Причём сделал это, совершенно меня не замечая. Распахнулась неоново-синяя щель — ход в Излом. В следующее мгновение роальд извлёк откуда-то Свет Лезвия и заговорил с ним на своём языке. Луч-Клинок начал трансформироваться, словно на него было направлено жало невидимой бааджжики-зужжу. Он превратился в маленькую копию планеты — так из космоса выглядел Кингсленд, планета-столица Экскалнбура, покрытая кожей Мерлинвилля, страстно желающего возвратить себе прежнее имя — Артурвилль...

Ишшилайо понёс эту микрокопию в сторону хода в Излом.

И я с непростительным опозданием понял, в чём заключался ужас его затеи... Явившееся сверхпонимание подсказало: он жаждет извлечь планету, настоящую планету, вместе с мегаполисом, из нашей реальности и упрятать её в Излом.

Причём брать с собой взбунтовавшийся народ он не собирался. Планета и город — но не горожане. В результате должен был получиться некий вневременной и внепространственный курорт для самых избранных, то есть для него и кучки преданных ему ревмагов. Мечта любого узурпатора — послать подальше всех несогласных с его властью, предварительно обобрав их до нитки...

Воздев над головой свой почти бесполезный наградной меч, я бросился на Ишшилайо, вознамерившегося одним махом погубить несколько десятков миллиардов душ — бывших и одновременно будущих подданных экскалибурского королевства. Лишь теперь он приподнял свою бычью голову и увидел меня.

Ревмаг не знал, что предпринять — спасаться или доводить до конца начатое чёрное дело. Другие ревмаги прекратили своё однообразное движение, и Ишшилайо раздражённо прикрикнул на них. Затем он взмахнул рукой и материализовал десяток солдат Ревмагсовета. Стараясь опередить залпы бааджжик-зужжу, я бросился на роальда и — проскочил некую преграду, тут же отделившую меня от моих солдат... Не проникнуть им было сквозь этот магический барьер, никак не попасть внутрь биоэнергетического кокона.

Размахивая мечом, я не заметил движения, которым Ишшилайо метнул комок Вязкого Времени, чьи оковы сразу же превратили меня в наделённую разумом и органами чувств каменную статую.

Статую, которая могла двигаться и говорить. Однако ритм её жизни соотносился с чуждым человеку потоком времени — для произнесения единственного слова нужна ей была вечность. И ни секундой меньше.

Ишшилайо чуть отодвинул момент низвержения целого мира в Излом и подошёл ко мне.

— Проиграл, Ашлузг, — констатировал он мычащим голосом, и лишь благодаря мутотени, наверное, я воспринял эту речь адекватно, — хочу сказать, что Ойа... Ты до сих пор не знаешь, как зовут твою Поющую Жрицу?!... Что Ойа хотела показаться святее самого Света. Это я о том, что она не позволила тебе убить меня. Вязкое Время... И что с этого? «Мы не сможем причинить ему сейчас вреда!» — передразнил он Жрицу. — О, непорочная доверчивость!.. Сегодня она думает, что народу не нужен король, завтра — что нужен... всё во благо народа! Дура. Женщина...

Роальд разжал мои пальцы, взял меч и демонстративно, едва касаясь, провёл его остриём по мягкой коже на передней части моей шеи — единственному уязвимому Месту на теле руапопоа. Я почувствовал боль, из пореза заструилась кровь.

— Вот видишь, ты проиграл... Примерно то же самое вот-вот произойдёт и с презренным челом Джимми, и с дважды презренным получелом Винсом. Посланные мною воины в эти мгновения заботятся о том, чтобы проклятый род оккупантов-тиранов прервался... Прощай, трижды презренный чел, возомнивший себя достойным Носителем. Кончайте его!! — приказал он солдатам.

В моё тело вонзились магические жала бааджжик-зужжу, и меня стали выворачивать наизнанку. В глотку забралась скользкая рука и намеревалась вырвать внутренности. Другие невидимые руки, не менее жестокие, тупыми ножами резали тело и лоскутами снимали кожу. Я мысленно кричал от невыносимой, невозможной боли, кричал совершенно беззвучно.

Из моего тела начали лепить совершенно иное: за работу взялся безумный скульптор-садист. Я почувствовал, что превратился в человека.

Человека по имени Анджей Лазеровиц.

Человек Лазеровиц... Так звала меня Жрица. Этим именем, трансформированным на польский манер в Анджея, то есть «Человека», окрестили меня в детстве, совсем не задумавшись, понравится ли оно мне самому впоследствии...

Невыносимо болело это старое тело. Тело Анджея.

Человека.

Больше всего хотелось умереть. Смерть казалась самым верным, эффективнейшим обезболивающим.

И она наконец пришла.

Убралась боль, её место заняло розовое тепло. Оно собиралось в груди, принимая форму лучащегося шара.

Возможно, шар — душа, наконец собравшаяся покинуть бренное тело...

«Возможно» оказалось ошибочным: шар был тем, что повсюду в Освоенных Пределах зовётся Светом, Сияющим Во Тьме. Он завис надо мной, укрывая мерцающим эпергококоном, ограждая от смертоносных волшебных трубок, разгоняя густое, как смола, время, наполняя тело необычайной Силой. Эта Сила и поставила меня на ноги.